То, что творилось с ними, то, как они смотрели друг на друга, как боялись потерять волшебное чувство невозможного, — мне все это не нравилось изначально. Что она себе думает, не понимал я, чего она от него хочет? Мне сразу было понятно, что все это закончится битьем посуды и судебными исками. Слишком уж крепко держались они за руки, слишком недоверчиво относились ко всему, что с ними происходит. Все это обязательно должно было привести к жертвам среди мирного населения. Долгая счастливая жизнь требует компромиссов и обоюдно подписанных соглашений, а они вместо этого держались за руки так, будто боялись, что стоит кому-то из них потерять бдительность, оглянуться назад, выпустить на миг эту ладонь — и все исчезнет, все утратит свою силу, и ничего нельзя будет восстановить. Нельзя долго слушать голос, полный страха, рано или поздно тоже начнешь бояться. Я говорил об этом ему, я намекал на это ей, однако Паша ошалело отмахивался, а она слушала меня с тихой улыбкой, откровенно со мной не соглашаясь, хоть особо и не споря. Она сразу увидела во мне опасность, поняла, что я до последнего буду пытаться бороться за Пашину душу, что не дам ей просто так затянуть его под воду, не дам ей загрызть его во время очередного семейного разговора. Где-то так оно и было, я не привык бросать друзей в беде, а тут беда была черной, так что я делал, что мог, то есть не делал ничего. Поскольку Паша просто игнорировал все мои советы и аргументы, он заболел ею, как раком, спокойно прощаясь с родными и близкими и готовясь к великому переходу в лучший из миров. Весна делала их поступки непредсказуемыми, а желания синхронными. Он резал свое сердце о сталь ее молчания, ее дыхание обретало мягкость в его присутствии, они отважно воевали друг с другом, однако что-то держало их вместе, и что это было, я даже не могу представить. Может, чувствительность, может, зачарованность, когда вдруг вокруг тебя в воздухе открываются тайные каналы нежности и огня, и именно в этот момент ты замечаешь вещи, которых не замечал раньше, и реагируешь на них с неприсущими тебе упорством и решимостью. Потом и сам не знаешь, как так вышло, что с тобой было. Но никогда ни за что не жалеешь о том, что случилось. o:p/
И они тоже ни о чем не жалели. Они лихорадочно пытались остановиться посреди времени, неумолимо наполнявшегося летней пылью, июньскими красками. Замирали посреди улицы, почти не реагируя на всех нас — и тех, кто хотел помочь, и тех, кто просто не мешал. Замирали и оставались в стороне, поскольку так всегда случается: никто не может запустить твое сердце, если ты сам сознательно им не пользуешься. o:p/
o:p /o:p
21 o:p/
o:p /o:p
Хуже всего, что в комнате не было туалета. Чтобы почистить зубы, нужно было сначала выбраться из постели, найти одежду, хоть как-то обуться и отправиться вперед, в гостиничные коридоры — пустые и неприветные. Меня это больше всего раздражало, однако деваться было некуда, приходилось показывать малой пример взрослого позитивного отношения к жизни. Алиса спала, с головой спрятавшись под одеяло, и ее белые кроссовки с вложенными в них полосатыми носками стояли под кроватью. Одежду она для чего-то спрятала в тумбочку. Я выглянул за окно. Солнце плыло где-то над нами, путаясь лучами в высоких деревьях. Взял щетку, вышел в коридор. Долго и азартно чистил зубы, склонившись над рукомойником, подставлял голову под струю, ощущая, как болезненно и приятно вода обжигает кожу. Еще один день, и все это останется позади. Все снова встанет на свои места. Я поднял голову. В зеркале за моей спиной стоял лейтенант. Я содрогнулся, но решил не оборачиваться, делая вид, что все хорошо, и продолжая до боли чистить зубы. o:p/
— Доброе утро, — сказал лейтенант, ухмыляясь. o:p/
Я кивнул. o:p/
— Умываешься? — уточнил он. o:p/
Я снова кивнул, закусывая щетку зубами. o:p/
— Девочка где? — поинтересовался он. o:p/
— Спит, — ответил я, щедро сплевывая белой пастой. o:p/
— Угу, — сказал на это лейтенант, — спит. Угу. o:p/
Я спрятал щетку в карман, оперся на рукомойник, молча разглядывая лейтенанта в зеркало. Он занервничал. o:p/
— Послушай, — сказал, — друг. Не знаю, что ты надумал, но чем скорей ты отсюда уберешься, тем лучше. o:p/
— Что значит лучше? — обиделся я. — Кому лучше? o:p/
— Всем лучше, — сказал лейтенант. — Приехал непонятно для чего. Занимаешься неизвестно чем. Девочка с тобой. Одеколоны эти твои… o:p/
— Ну, расстреляй меня за одеколоны, — предложил я. o:p/
— Я подумаю, — сухо ответил он, развернулся и ушел. o:p/
Я достал из кармана щетку и еще раз почистил зубы. o:p/
o:p /o:p
22 o:p/
o:p /o:p
Когда шел по коридору, меня позвали. Я оглянулся. Дверь соседнего номера была открыта, на пороге стоял сосед-коммивояжер и осторожно просил подойти. Был он в длинных черных трусах и футболке «Барселоны». Я подошел. o:p/
— Он ушел? — боязливо спросил сосед. o:p/
— Ушел, — ответил я. o:p/
— Я хотел вам сказать, — быстро заговорил сосед, — он к нам тоже приходил. Расспрашивал о вас. o:p/
— Скажи, что мы ничего не сказали, — послышался женский голос за его спиной. o:p/