Новый Мир ( № 8 2002)

Если коммуно-патриоты — не славянофилы, то и неолибералы — не западники в прежнем смысле слова. Те мечтали о радикальных переменах в «феодально-самодержавных» общественных порядках, но они не были борцами с «народной самобытностью». Напротив, многих из них, включая таких запевал прогресса, как Белинский, можно назвать «великодержавными националистами» и обличителями «мерзости» космополитизма, тут они следовали националистической традиции французских революционеров; вся злостность русского западничества состояла именно в приятии революционных методов как средства преображения России, но и социализм, до которого они доходили, сохранял черты русской крестьянской общины, был «крестьянским социализмом». И даже декабристы не оказывались нивелировщиками.

Оба крыла любили свою страну и желали ей свободы, которую каждое понимало по-своему. Сегодня размежевание проходит как раз по этой линии: Россияилисвобода (либо свободаилиРоссия). Первые не доверяют свободе, вторые России («этойстране»), но — вот парадокс — понятия эти оказываются одинаково несовместимы между собой дляобоихантагонистов. Голоса тех, кто любит «свободную и великую Россию», тонут в перебранке любителей отвлеченных начал.

Потонул голос и первого российского президента. На пути чаемого им возрождения страны в первый же миг свободы возник, как феникс из пепла, передовой отряд старой интеллигентской гвардии, проникновенно описанной в «Вехах». Ибо в лице нового либерального диссидента на самом деле восстал давний наш знакомец (хотя и с новыми примечательными чертами), сыгравший, по словам П. Струве, роль «особого фактора» в русском политическом развитии своим принципиальным «отщепенством» от русской истории и русского государства.