Новый Мир ( № 8 2002)

Множество параллелей с другими русскими романами уже было отмечено критикой. Назывались “Дар” Набокова, “Пушкинский дом” Битова, были и другие примеры. Сравнение не только напрашивается, оно в данном случае совершенно необходимо. “<НРЗБ>” — это узел сети, его вибрации уходят в конкретных направлениях и подразумевают конкретные ассоциативные ряды. “<НРЗБ>” существует не только и не столько в мире вещей и людей, сколько в мире литературы и, точнее, в мире романов о литературе и литераторах. “<НРЗБ>” тяготеет и к беллетризованной мемуаристике. Скажем, книгам Одоевцевой, прежде всего “На берегах Невы”. Эта отсылающая к реальным литературным событиям линия в “<НРЗБ>” — хотя и не главная, но отчетливая. Герои хотели назвать свой альманах “Московское время”, но “наименование уже занято даровитой пьянью во главе с Сопровским”. Гандлевский входил в “Московское время”, а стало быть, и в эту “даровитую пьянь”. Прямые параллели со стихами и “Трепанацией черепа” (можно вспомнить эпизод с дуэлью, который выглядит в романе почти автоцитатой), написанной именно в жанре литературных мемуаров, еще более подчеркивают эту линию романа. Этот текст — заманчивый сад, где между деревьями натянуты струны. Куда бы мы ни двинулись, чего бы мы ни коснулись, в этом саду раздается отзвук, уходящий далеко-далеко, будящий знакомую (непременно знакомую) мелодию. Можно ли читать этот роман, не зная этих убегающих, расходящихся, как круги по воде, ассоциаций? Может быть, и можно. Но я не думаю, что это продуктивно. Кое-что все-таки неплохо бы знать. И кое-какие параллели продумать. Я попробую это сделать, не претендуя на полноту и глубину, не торопясь с выводами. Я думаю, что книге Гандлевского уготовано будущее и еще будут и время и повод к ней вернуться и перечитать. Лет, скажем, через десять, когда не только описанные Гандлевским события станут подернутым патиной прошлым, но и наша первая реакция на их описание и отражение. Для такой книги, как “<НРЗБ>”, временнбое удаление должно быть очень выигрышно. Ей не нужна острота актуальной современности. Это книга о вечных вещах, и ее собеседники — не на полосах сегодняшних газет, а в Питере 50-х или Берлине 20 — 30-х. Необходимо добавить — “двадцатого века”.