Что же это за переводческая игра? Сколь бы ни была замечательна точность как теоретический идеал, для читателя — первенство всегда за тем переводом, который воспринимается как полноценные стихи. Другое условие хорошего перевода состоит в том, чтобы читатель смог вообразить себе некоего автора со всей его биографией и историческим и литературным окружением. То есть переводчик должен сплести некий индивидуальный стиль, причем так, чтобы тексты правдоподобно и естественно размыкались в обусловленный временем и местом контекст. Задача не из легких, и Кружков здесь признанный мастер, причем контексты он любит собирать непосредственно в своих книгах. В нашей воспроизводится предисловие издателя к посмертному изданию стихов Донна, приведены подробные комментарии с расшифровкой разнообразных реалий и даже с картинками, а сами стихи расположены по жанровому признаку, как в старинных изданиях: элегии, сатиры, песни и сонеты, духовные стихи…
И все же… Можем ли мы читать переводы Кружкова, как когда-то современники читали переводы Жуковского, то есть не только как некую тонкую игру и условность (когда все-таки лучше знать оригинал), а как сегодняшние стихи? И, к своему удивлению, я могу ответить: да. Мало того, я могу даже вообразить такого современного поэта-эстета, которому противно говорить на языке пошлой повседневности и который для своих медитаций изобретает витиеватый архаизированный стиль со сложной строфикой и символикой и еще более усложненный оттого, что российская современность маскируется тут под английские реалии и условности XVII века, что, впрочем, не исключает изящества письма. И эти архаичность и усложненность — весьма смелый, авангардный шаг, ведь шифровать и писать между строк — это как раз то, что должна делать настоящая поэзия тогда, когда разрешено все говорить прямо. Впрочем, в любовных элегиях и сатирах многое совершенно прозрачно. Точнее всего попадает в сегодняшнюю литературную ситуацию поэма “Метемпсихоз, или Путь души” — настоящее открытие в этой книге (переведена впервые). Здесь некая душа, зародившаяся в райском яблоке в момент его осквернения преступными устами прародителей, претерпевает множество животных перерождений, от рыбешек до собак и бабуина, по ходу дела накапливая самые худшие качества, с конечной целью воплотиться в нынешнем правителе (у Донна это Елизавета). Приведу из поэмы, пожалуй, самую животрепещущую картинку:
Он бьет хвостом, и океан сильней
Трепещет, чем от залпа батарей,
От каждого чудовищного взмаха;