Новый Мир ( № 8 2009)

В 1962 году Леонов еще раз злым и даже мстительным пером пройдется по пьесе, сделает еще более акцентированными все скользкие моменты: появятся совсем непристойные даже в 62-м году фразы о том, что если и похож царь Иосиф на Иоанна Грозного и Петра, есть у него одно отличие от предшественников: при них не заставляли кричать “Ура!” на дыбе.

Однако и в варианте 1939 года этого перца было предостаточно, чтоб посмотреть на все это и прямо-таки обомлеть.

Так все и происходило.

На первый взгляд остается неясным одно: как Храпченко, председатель Комитета по делам искусств при СНК СССР, пропустил все это. С него же все началось!

Но тут придется немного прояснить сложившуюся к 40-му году ситуацию.

При всем творившемся в те времена кровавом абсурде начиная с 36 года Советская Россия совершала очевидный поворот, во-первых, в сторону ценностей национальных, а во-вторых, начался некоторый крен в сторону — не побоимся этого слова — либерализации сферы культуры.

По поводу неожиданно возросшего в те годы приоритета национального известно многое. Лично мы считаем показательным тот, например, факт, что 7 ноября 1938 года “Литературная газета”, вместе со всей страной празднующая очередную годовщину Великой Октябрьской революции, пустила по всем полосам газеты колонки с цитатами из русских классиков о любви к Родине, к России, ко всему русскому. Ломоносов, Карамзин, Пушкин, Некрасов — все они говорят там в стихах и в прозе про обожание милого Отечества. Список классиков завершается Маяковским, у которого подыскали необходимую патриотическую цитату. То есть Революцию начали активно венчать с Россией, а не противопоставлять ей. На исходе 30-х появился заказ на киноленты о национальных героях — попеременно с фильмами о героях революции; а чуть раньше — и на историческую литературу.

Что до либерализации, то именно в 1940 году был издан сборник Анны Ахматовой “Из шести книг”, в том же году Гослитиздат начал подготовку к печати книги стихов Марины Цветаевой, и тогда же началась реабилитация Булгакова — его работы снова приняли к постановке в нескольких театрах (но было уже поздно — жить ему оставалось недолго).

Михаил Храпченко, который вовсе не был матерым зубром от политики — но, напротив, интеллигентным и достаточно молодым, 35-ти лет, человеком, должно быть, не совсем рассчитал пределы допустимого в описанных выше процессах.