Новый Мир ( № 8 2010)

А в начале семидесятых я получил предложение написать книгу от имени Анны Владимировны Дуровой-Садовской, которая стремилась увековечить память своего отца. Я взялся за это дело даже с некоторым увлечением — великий дрессировщик был замечательной личностью.

Увы! — я не смог включить в свое повествование занятный эпизод из жизни Дурова, советская цензура этого бы не пропустила. Владимир Леонидович был среди тех, кто должен был “пленять и увеселять” публику во время коронационных торжеств на печально известном Ходынском поле. А заведовал развлекательной частью артист по фамилии Форкатти.

Дуров соорудил нечто вроде органа из паровозных свистков и во время народных гуляний собирался играть на этом громогласном инструменте.

Несколько дней, которые предшествовали коронации, августейшее семейство пребывало в Путевом дворце — он и по сей день стоит неподалеку от Ходынского поля.

За два дня до предполагаемых гуляний Дуров установил свой “орган” и принялся репетировать. И тут ему доставили записку (факсимильную копию этого документа я видел в архиве Дуровой-Садовской):

“Владимир Леонидович, не свистите. Государь спит.Форкатти”.

 

В семидесятых годах оставалось совсем немного людей, которые когда-то общались с Дуровым. Самой замечательной из этих личностей была талантливая и умная Наталья Ильинична Сац, и она согласилась поделиться своими воспоминаниями.

Беседа наша проходила в здании ее театра — Детского музыкального. Когда разговор о Дурове окончился, Сац рассказала мне вот какую историю. В свое время она собиралась поставить спектакль по сказке “Золотой ключик” и решила обратиться к автору — Алексею Толстому, просить, чтобы он сам написал инсценировку.

“Красный граф” принимал ее у себя дома. Будучи наслышана, что он не так давно женился на сравнительно молодой женщине, Наталья Ильинична на всякий случай захватила с собой несколько модных журналов из Франции. (В те времена — это было в конце войны — достать что-нибудь подобное было абсолютно невозможно.)

Переговоры с Толстым окончились неудачей — он категорически отказался делать инсценировку своей вещи. Но Сац, уходя, заговорила с его женой (Людмилой Ильиничной) и показала ей принесенные журналы.

Выйдя из своего кабинета минут через пятнадцать, знаменитый писатель увидел такую картину: обе Ильиничны, хозяйка и гостья, сняв туфли (в одних чулках) и поджав ноги, сидели в обнимку на диване и рассматривали французские моды…

И тут Толстой понял: писать инсценировку ему придется.