Новый Мир ( № 8 2010)

Я пишу все эти странные слова не для того, чтобы убедить кого-то в том, что вот Сергей Стратановский — это тот самый настоящий Поэт, а все другие что-то иное. Я только хочу сказать, что Власть в современном мире блуждающая. И принадлежит не государству, не капиталу, не Поэту и не глянцу. Она словно растаяла или играет в прятки. Назвать это общество постсоветским будет вернее всего, поскольку никакой другой опоры, кроме хронологического следования, в системе мысли мы не найдем. И даже это неверно, поскольку не все еще изменилось и есть явная связь между временами, и связь эта — люди.

С этого сомнительного обзора я начал разговор о новых стихах Стратановского затем, чтобы показать, как один (!) человек может порождать разную литературу в разных социокультурных условиях. И это к разговору о судьбах Слова вообще, о том, как может жить человек в мире унификации и профанации, в тотальном масс­культе, в страшном кафкианском мире отрицания всего иного и наслаждения всем прошлым в равной (то есть демократически безразличной) степени.

 

 

2

 

ОЖИВЛЕНИЕ БУБНА

 

Сибирский шаманский обряд

 

Русской водки плесни

                           на свой бубен, шаман сибирский.

Оживет кожа бубна,

                           обод его оживет.

Запоет его обод,

                           вспоминая, как деревом жертвенным

Рос в тайге, ожидая,

                           когда по веленью богов

Его люди срубят.

 

Русской водки плесни,

                           напои кожу бубна, шаман.

Запоет захмелевшая,

                           вспоминая, как гневной олбенихой

В дуло смерти глядела,

                           не зная, что будет жива

В звуках бубна безудержных,

                           в песне своей послесмертной.

 

Водка обозначена как русская, этот эпитет отмечает, что мы попадаем в другой по отношению к нашему мир, тема инаковости, оборотничества, какого-то уроборического нравственного кольца — все уже здесь.

Бубен как картина мира, как его представитель, фетиш. Он распадается на кожу и обод. Жизнь, движение рождаются в рассказывании истории, а история эта, как и любая другая, говорит о возникновении: мира, предмета, отношений. Космогония таится в самом простом — в обряде, ведь обряд есть повседневность, необходимая работа по обряжению мира, которое призвано обнаружить его присутствие.

Дерево жертвенное и гневная олбениха словно таились в словах, описывающих ритуальный танец. И здесь же таилась смерть — неизбывный мотив книги. И то, что ее преодолевает, — песня.

 

 

ЧЕЛОВЕКОДЕРЕВЬЯ

 

Марийский миф

 

Корнелапые чудища,

                         с говорящей листвой,

                         и с живой, тайнозрящей корой,

С сердцем бьющимся — вот человекодеревья.

 

Не осталось их ныне:

                         переродились иные,

Стали просто деревьями,

                         а другие — из леса в кочевья

 

Ночью, тайно ушли