Новый Мир ( № 8 2012)

Вышедшее собрание сочинений проясняет и развертывает — во многом благодаря основательным комментариям — осуществленный Бахтиным радикальный поворот от гносеологического уклона неокантианства и Гуссерля — к последовательноонтологическойтрактовке как эстетических, так и нравственных проблем[3]. Онтологическое направление мысли Бахтина вписывается в мощную тенденцию кризиса западной философии начала ХХ века. Понятие, которое наиболее очевидно выражает названный поворот и объединяет вместе с тем широчайший спектр научных и философских тем, — «событие бытия». Как отмечает Л. А. Гоготишвили, этот концепт присутствует «во всех бахтинских работах» (1, 423). Это понятие аналогично, скажем, хайдеггеровскому вот-бытию, а также марселевскому бытию-в-ситуации, хотя, конечно, у Бахтина оно содержит свои неповторимые моменты, о чем в комментариях говорится подробно.

Один из значительных результатов собрания сочинений — выявление и фиксация реальных исторических «соседств» опубликованных и не опубликованных ранее текстов. Особенно это касается 40-х годов, когда темы «Рабле», «Достоевский», «автор и герой», «философия поступка» пересекались и взаимно освещались. Концепция книги о Рабле 1965 года давно широко известна, однако публикация всего объема материала на эту тему («Дополнений и изменений к Рабле», диссертации 1940 г., статьи «Сатира» и др.) дает гораздо более полное представление о бахтинской философии смеха, дополняющейся и уравновешивающейся темой серьезности, что, как указано в комментарии С. Г. Бочарова, исправляет неточные представления об абсолютизации смеха Бахтиным (5, 479). Об этом же пишет И. Л. Попова (4, 888).

Весьма существенная текстологическая проблема — какиздаватьбахтинские тексты — оказывается, как уже отмечено, проблемой герменевтической (как ихпонимать): способ издания определяет соседства, ближайшие контексты. Издатели склоняются кархивномупринципу (5, 380). Это означает, что ранее изданные тематические подборки уступают место публикации рабочих тетрадей, что соответствует сохранению формы дневника и обнаруживает не внешние тематические связи, идущие от воли редактора, издателя, а внутренние переклички иногда с виду очень далеких друг от друга тем. Такая форма дневника весьма органична для творчества Бахтина, как и для духовно близкого к нему Габриэля Марселя[4].