Новый Мир ( № 8 2012)

И кстати, надо отметить стилистическую особенность и «Джойса»: как переводы и исследования Набокова, возможно, способствовали становлению более чем своеобычного стиля (с ерями и ятями) Геннадия Барабтарло, так и соприкосновение, погружение в мир Джойса обернулось для Кубатиева концептуальностью (каждая глава книги предварена названием, состоящим ровно из трех существительных — например, «Поминки, Финнеганы, слепота» или «Отцы, дети, психоанализ», — и каждой же предпослан эпиграф из Йейтса на английском) и некоторой вольной стилистической игрой. Здесь присутствует сниженная лексика («бухло»), некоторые не совсем корректные обороты («не делал рецензий», «природные итальянцы», «привил ему склонность и хорошую технику бунтарства», «аллюзии с Суинберном», «вернувшиеся с медового месяца») и целые весьма свободные в стилистическом плане пассажи («Но поначалу шло довольно кротко. Джойс даже удовлетворял какие-то требования поправок и изменений, соглашался, что не надо работать так неистово, и мисс Уивер решала начать серьезные действия»).

Так Джойс, вопрос о влиянии которого на русскую прозу остается до сих пор до конца не исследованным (если говорить интуитивно, то, слишком сильно опосредованное, оно вряд ли могло вылиться в конкретные влияния и развития), отчасти переформатировал русский язык в случае отдельной взятой собственной биографии. В этом можно усмотреть не только ирландский юмор и еще один неочевидный ход в посмертной жизни Джойса, но и порадоваться, что после выхода этого интересного, информативного и неравнодушного исследования Джойс стал для нас чуть менеедругими определенно ближе.

Александр ЧАНЦЕВ

 

В двойном зеркале

А л е к с е й   Ж е р е б и н.   Вертикальная линия. Венский модерн в смысловом пространстве русской культуры. СПб., Издательство имени Н. И. Новикова, 2011, 536 стр. («Австрийская библиотека»).