Новый Мир ( № 8 2012)

“Мы привыкли к тому, что поэты у нас, как правило, лирические. Жадан — поэт эпический, он тем и оригинален, что пишет историю. Причем в поэзии это у него получается даже убедительнее, чем в прозе. Он схватывает в стихах не столько ощущение конкретного момента (остановись, мгновение!) и переживания в нем себя любимого — это делают все поэты, а у хороших это даже получается; нет, он сохраняет ощущение общего для всех времен, приподнимает наше обыденное время — и нас вместе с ним — до былинных масштабов. Он вписывает наше малое историческое время (какие-то 20 с небольшим лет) в большую историю. Там за фигурами криминальных героев 1990-х маячат тени библейских апостолов с именами революционных командармов. Там все города по утрам похожи, и непонятно, где кончается Харьков и начинается Чикаго и где будут нанесены новые раны”.

Полную версию рецензии Инны Булкиной см.: “Стенгазета”, 2012, 11 мая <http://www.stengazeta.net>. Цитата оттуда: “<...> весь этот условный „киплинг”, который неизбежно встает за „хрониками украинского Востока”, объясняет еще одно парадоксальное свойство Жадана: кажется, он первый и единственный из больших украинских поэтов абсолютно свободен от „виктимного комплекса” постколониальной литературы”.

 

Дмитрий Быков.Почему невозможен сегодня русский роман — ни на современном, ни на историческом материале, да и фантастика давно не видела прорывов? — “Новая газета”, 2012, № 49, 4 мая.

“Почти всякий современный роман — увы, не только русский — являет собою коктейль, шейк из нескольких давно известных ингредиентов (как говорил в 1987-м, кажется, году Вл. Новиков, сегодня достоинством является не первичность, почти невозможная, а мера отрефлексированности вторичности); вопрос в том, насколько ингредиенты совместимы”.

“Вечная проблема сочинителя, занимающегося еще и критикой, — упрек в попытке выдать личный творческий кризис за тенденцию; но что поделать, я и сам с великим трудом заставляю себя возвращаться к недописанному роману, потому что роман может расти не на всякой почве”.

“Впрочем, есть и оптимистическое объяснение. Какой смысл писать семейный роман в шестнадцатом, а военный — в сороковом? Страна явно на пороге серьезных перемен, и ближайшие два-три года вполне могут отменить все, написанное нами сейчас. Стоит ли в таком случае огорчаться, что у нас сегодня нет романов? Зато у нас есть будущее. Это всяко важней”.