Новый Мир ( № 8 2013)

Оказалось, отец собирал материалы об армии. Текущие заметки о том, что сейчас там происходит. В самой армии и в горячих точках. Арвидас никаких фраз не подчеркивал и своих комментариев на полях не оставлял. Все выводы Л. Ничюс, идеально здоровый, должен был сделать сам. И он сделал. Но при этом он совершил такой лихой финт, которому впоследствии завидовали все знакомые. Он мало того, что поступил в МГИМО на факультет международных отношений, так еще и ухитрился войти в число шестерых первопроходцев группы литовского языка, ранее не существовавшей. Разумеется, поступление в любую другую группу обернулось бы для Л. Ничюса провалом. Но ему повезло. o:p/

Никому на свете он не говорил, как ему стыдно там учиться. Будучи по природе человеком чрезвычайно справедливым, он понимал, что, решив проблему высшего образования таким способом, совершил подлость. Не в чей-либо адрес, а просто — общечеловеческую подлость. Он пошел по пути — и это не пустые слова — наименьшего сопротивления. Разве так можно? Впрочем, учиться ему нравилось, да и однокашники относились к нему нормально. Конечно, они понимали, что Л. Ничюс сильно схалтурил, но зато он все пять лет служил ходячим словарем и справочником — основной-то предмет, литовский, он знал едва ли не лучше преподавателя, немолодой дамы литовского происхождения по имени Ольга Павловна (на самом деле преподавательницу звали Оле, а ее отца — Повилас). Она была единственной литовкой на факультете. o:p/

Учеба в МГИМО решила ряд прежних проблем. Все и думать не хотели, как его зовут, на каком языке он говорит с родителями (а учитывая специфику обучения, это даже виделось преимуществом), а также с кем он встречается. И поначалу казалось, что все, он сумел интегрироваться в общество и найти себя. Но новая беда пришла с неожиданной стороны — начали ухудшаться официальные отношения между двумя странами, Литвой и Россией. Сперва все, включая Л. Ничюса, лишь посмеивались, слыша о каких-то там претензиях, намерениях и громких терминах, включая пугающее слово «оккупация», используемых политиками. Потом смеха стало меньше. В российской периодике об этой проблеме писали мало, но студенты литовской группы регулярно читали вильнюсские газеты (их приносила Ольга Павловна), и прочитанное навевало тоску. Все было бы не так страшно, кабы не национальность героя нашей повести. В самом деле, разве можно всерьез усомниться, что Оля Тихонова и Маша Померанская (его одногруппницы) придерживаются пророссийской позиции? А вот что думать про Л. Ничюса, неясно. Кто он — свой или чужой? Наш или ихний? Не пятая ли он колонна? Не казачок ли он? Конечно, эти разговоры особого значения не имели (тем более, что настолько в лоб ему никто ничего не заявлял, да и в целом на эту тему студенты чаще шутили, чем говорили всерьез), но то же самое начиналось и в Литве, когда он приезжал в гости к родственникам. Подозрения в адрес несчастного студента формулировались почти что идентично, только направление у них было другое: не предает ли он интересы предков? Не забывает ли он свою родину — настоящую родину? o:p/

И там и там Л. Ничюс вел себя, казалось бы, преглупым образом: он отмалчивался. Никому ничего не говорил. Либо смущенно улыбался, либо мямлил что-то наподобие «давайте жить дружно», что не прибавляло ему убедительности. А правда заключалась в том, что он по своей инициативе вообще об этом не думал. Плевал он на все это. Л. Ничюс понимал, что политики тут больше, чем нравственности, а демагогии отведена роль едва ли не религиозная. Также он ясно видел, что дело вряд ли кончится чем-то конструктивным, а на отношениях между простыми людьми, жителями двух стран, это если и отразится, то несильно. Характерный пример — его дедушки-бабушки. Конечно, те ворчали и подозрительно косились на него во время околополитических бесед, но все равно любили его очень крепко, кормили и всячески баловали, а когда он уезжал — пускали искреннюю слезу и потом едва ли не еженедельно спрашивали по телефону, когда же он наконец опять приедет. Вот и было ему все равно, кто в итоге возьмет верх. С одних не убудет победить, другие не умрут, если проиграют. Но излагать свою позицию Л. Ничюс не считал возможным — ему бы не поверили. o:p/