Новый Мир ( № 9 2004)

Она была болезненным ребенком. Несколько раз попадала в больницу с ангиной. Каждый день Илья навещал ее. Приносил домашние котлеты, посеребренные жиром, и конфеты, а осенью — цветы. Медсестры поглядывали на него с недоумением: в городке не было принято дарить цветы никому, кроме невест и учителей. Наденька устраивалась на широком подоконнике в стеклянном фонаре, висевшем над моргом, и неспешно расправлялась с едой. Илья покуривал в форточку — его не ругали: инвалиду можно. “А что это?” — спросила она однажды, показывая серебристым от жира пальцем на кислородную подушку, которую волокла по лестнице старуха в белом халате. Илья объяснил. “Когда я буду умирать, ты дашь мне такую подушку, и я никогда не умру. Хорошо?” — “Хорошо. — Духонин громко сглотнул, закашлялся, выбросил окурок в форточку. — Договорились”. Спина взмокла, на лбу выступила испарина. Вот так номер.

Договорились.

Когда ей купили красивое шелковое платье, она прибежала к Илье в загончик. Лицо ее сияло так, что от улыбки можно было прикуривать. Она вдруг щепотно приподняла подол, присела в полупоклоне — и вдруг закружилась на месте, сверкая шелком, белыми икрами и голыми локтями. “Танцуй, папа! — крикнула она шепотом. — Танцуй же, ну пожалуйста!” Он с усмешкой хлопнул себя по коленям ладонями. Она скользнула за его спину, и чтобы посмотреть на нее, ему пришлось резко развернуть тележку. А Наденька снова спряталась, и ему снова пришлось разворачиваться. И снова, и опять, и еще раз. “Вот видишь! Ты же танцуешь!” Илья вдруг потерял равновесие — колесо тележки застряло в глубокой колее — и упал набок. Она бросилась к нему, схватила за руку, потянула что было сил. “Да я сам, сам!” Но она продолжала тянуть его за рукав вверх, мешая встать. “Сам я, Надя!” Наконец он выровнял тележку, стряхнул с брючины кирпичную крошку. “Ударился? — Она присела перед ним на корточки. — Больно?” Он улыбнулся. “Ничего”.

Она все время пыталась вытащить его из загончика на улицу. “Пойдем погуляем!” Он отнекивался: засмеют таких гуляк. Но все-таки сдался. Не засмеяли. Он стал как все: дом, жена, работа, дочка. Как все. Если это не счастье для калеки, то что тогда счастье?