А. И. страшно возбужден и счастлив. Ловит все передачи. “Как они хорошо выбрали — главное: у немцев было 80 тысяч преступников и их судили, а русским не дали судить ни одного, хотя их было 1/
sub4/subнации”.“Я не мечтал, что „Архипелаг” выйдет при мне. Провал в Ленинграде — это был перст Божий. После этого я и решил его там разрешить печатать”.
Бросился домой в Москву — “сопереживать” с Алей.
“А если гибель предстоит?”
Почетная гибель. “Я знаю, что столб, у которого / я стану, будет гранью / двух разных эпох истории / и радуюсь избранью”68.
31 января 74 г., четверг, Переделкино.
А. И. мне не понравился. Т. е. его письмо. Во-первых, нельзя было писать о доме, о Музее К. И. — не поговорив со мной, а во-вторых, не за его жизнь здесь исключили меня из Союза, а за “Гнев народа” и все предыдущее69.В наших газетах чудовищная, невиданная, небывалая травля Солженицына за “Архипелаг”. “Литературный власовец”. Травят его почти все: т. е. и Товстоногов, например. Надо вести список “всех, кто поднял руку”70, но он так длинен, что заставляет серьезно задуматься: существует ли еще или уже вымерла окончательно русская интеллигенция?
Я как-то сказала А. И. — и он очень это услышал, — что в 20-е и 30-е годы был “подкуп трудом”. Теперь, говорит он (и я это говорю уже года 2), теперь уже все всё понимают, и никому никакого оправдания нет.
Я не описала того вторника, когда была на квартире у А. И. — когда Аля мне позвонила, а он был на даче, а я вызвала Володю Корнилова, и мы вместе поехали в мой июньский тупик.
Позвонила мне Аля. (Чего не бывает обычно.) Что не может дозвониться Кларе Израилевне. “А что у вас?” — спросила я. “А у нас какие-то бандюги звонят без перерыва по телефону с угрозами, а внизу милиция...”
Я сказала, что сама попробую дозвониться на дачу. Дозвонилась — повезло — мгновенно: подошел сам. Я ему сказала: позвоните домой. А сама
вызвала Володю Корнилова, и он через 7 минут был у меня с такси. Фина вела водителя (непонятные развороты); потом я ее прогнала.
Мы вошли свободно — ни милиции, ни бандитов.