Беспредельность чувств и ограниченность маневра выпускают на волю внимание к двум самым важным творцам действия — внешнего, то есть твоего собственного физического неуюта (ограниченность обзора на балконе, жесткие скамьи в партере), и внутреннего — всесилия и бессилия режиссера, который уже даже не тратится на мощные режиссерские жесты-находки (их на спектакль не больше двух-трех, ибо не нужно), так как владеет четырьмя часами твоей жизни безраздельно.
Можно бесконечно разгадывать этот ребус, дескать, отчего женщинам позволено двигаться и глаголать, а вот мужчины, напротив, множественны и статичны, однако самым важным оказывается результат вне интерпретации — линейное и прямое восприятие конкретного действия, замкнутого на конкретные условия подвала на Поварской.
Даже если А. Васильев не репетировал с балкона и не смотрел, как воспринимается “Каменный гость” через условную арку, даже если не учитывал дрожи
и пота конечностей у своих студийцев, превосходящих в мастерстве китайских
канатоходцев, все, что хотел, он уже совершил. Создал песню, подобную стону…
Любой артефакт рождается из случайности-неслучайности заданного самому себе контекста. Так и вспоминаются, ну, например, “Служанки” Романа Виктюка с продолжительным (около, что ли, десяти номеров) дивертисментом, напрямую никак не связанным с основным содержанием пьесы. Или же возникает перекличка с “Королем Лиром” Льва Додина, где режиссер берет и накладывает на перипетии шекспировской драмы свои несуетные размышления о собственном театре.
Нечто подобное, вероятно, совершил и Анатолий Васильев перед тем, как…
Книги
Александр Афанасьев.
Народные русские сказки.М., “Альфа-книга”, 2008,1088 стр., 5000 экз.
В новое издание вошли все сказки из сборника “Народные русские сказки”, а также — в “Приложении” — сказки из сборника “Русские заветные сказки” и рукописи “Народные русские сказки не для печати”.