Новый мир построим!

— Которые добровольно выйдут, могут добровольно и вернуться — так разумеют, слышно, большаки, и я с ними согласен, — отвечал уже спокойно дяденька Никита Аладьин и аккуратно, ловко чинил снова табуретку, теперь две ножки к ней прилаживал. И как складно выходило у доморощенного столяра-плотника, на всякие поделки охотника. Изба у него расписной пряник, сейчас из обыкновенной сосновой, недавно сбитой, табуретки он не делал, вытворял гостинец на загляденье: по ножкам, всем четырем, нарисовал стамеской, что карандашом, кружевную резьбу, по бокам сиденья фестоны-рубчики вырезал одно любованье. И успевал бондарю парой слов хрюкало заткнуть. И верно, справедливые были эти слова, сам Дядя Родя Большак их поддержал. А Митрий Сидоров разъяснил краткую речь Аладьина, добавив к ней кое-что, понятное ребятне:

— А что, правильно кумекают большевики, — сказал Митрий и постучал железной ногой по ступени, привлекая внимание мужиков. — Читал я ихнюю газетину про н а-ц и и. Одобряю. Пущай, которым желательно, поживут отдельно, очухаются, оглядятся… Да потом добровольно и прислонятся сызнова к плечу России. Мы, едрена-зелена, не злопамятные — давай, возвращайся, живи вместе с нами. Сообща-то, без раздела, жить в государстве, как в семье, известно сподручнее, дешевле, легше… Э?

Ваня Дух, подойдя, не слушая Сидорова, почему-то стал корить председателя Совета:

— Ты, Родион, в партии состоишь, революцией у нас нынче командуешь, а сам управляла, зверюгу, дважды спас… в третьи — барыню. Я бы не стал спасать. Я бы тогда, в пасху, с крутояра да в Волгу управляла вместе с жеребцом… И барыню нынче туда же… с детками. Вырастут — на нашу шею сядут… Спасибо Осе Бешеному, успокоил Воскобойникова, того стоил… А вот мы Евдокимиху не сумели…

Максим Фомичев, не переставая, бубнил свое, наболевшее, питерщику Терентию Крайнову:

— Вон они, твои мастеровые, нехристи, пропойцы, только и знают, что требуют: давай, подавай им… бани, кухмистерские. Жалованье повысь, а работу сократи. Сполняй мои приказанья полностью, иначе забастую… Нет, ты слушай меня, слушай! Захворал — вези в больницу на рессорах, чтобы не тряско. В ярославской газетке писали, сам слышал, отец Петр, батюшка наш, сердился, вычитывал ризалюцию мастеровщины: подавай рессоры, брюхо дорогой не растряси пролетарьятское, на телеге в больницу не поеду… Молитвы, сукин сын, позабыл, а господский тарантас помнит.

— Им, табашникам, безбожникам, и баня не в пользу, — подпевал братцу Павел. — Как же: дурак и после бани чешется!

— Да что толковать, язык не поворачивается, — плюнул, харкнул Максим и долго утирался рукавом полушубка. — В Ярославле мастеровщина фабрики Жакова пристала к хозяевам чисто с ножом к горлу: не желают, видите ли, их рабочие благородия в холодный нужник ходить. Отморозят ж… Подавай им теплый — как там по-ихнему?.. — ватер да еще клозет… А кто мужику устроит, подаст теплый, чистый ватер? У нашего брата-крестьянина нету ни теплого, ни холодного нужника. На двор, на мороз ходим, в загородку к корове, лошади, в уголок какой, на солому… Так как же нам вместе с вами, мастеровщиной чистозадой, благородной иттить? Где я ему, рабочему твоему, наберу теплых нужников, ватер-клозетов?!!

Смех грохнул на крыльце и покатился по вечерней улице.

— Погоди, — остановил брезгливо Фомичева Апраксеин Федор, — я о сурьезном. Вот ты, Родион Семеныч, «Правду» читаешь. Ишь, под мышкой она, кажесь, у тебя торчит. А чья же газетка? Солдатская? Ну, я о «Правде» говорю, главной, большевистской… По самому верху перво-наперво в ней кажинный раз пропечатано: «Пролетарии всех стран соединяйтесь!» Где тут деревня? Почему ее не зовет газета соединяться?.. Пониже опять то же самое завсегда: Российская социал-демократическая рабочая партия. Не мужицкая, а рабочая партия.

— Отчего же только рабочая? — добро спросил Яшкин отец. — Ленин вон в «Солдатской правде» говорит: наша партия — партия сознательных рабочих и беднейших крестьян.

— Так и сказано? — не поверил Федор.

— Не выдумал же я. Смотри сам. — Дядя Родя подал газету Федору.

— Ого! «Открытое письмо»… к крестьянским депутатам… Стой! Ленина письмо? О чем?

— Да как раз о том, что мы тут с тобой в усадьбе натворили, — усмехнулся Яшкин отец.

Кругом недоверчиво зашумели:

— Не может быть!

— Ой, врешь, Родя! Хвастаешь?!

— Про на-а-ас?.. Откуда ему знать, Ленину?

— Ну, про всех таких, как мы, — поправился Яшкин отец. — Выходит, и про нас. Очень похоже… На все заглавные, наиважнеющие вопросы революции есть ответ: что и как делать. Здорово написано!

— Читай, читай!.. Ну-кась, поскорее!

— Что ж ты, Родион Семеныч, столько времени помалкиваешь? — упрекнул дяденька Никита, живо отставляя в угол разукрашенную резьбой табуретку. — Пришел с этакой новостью и рта не открываешь!

— И без моего рта многонько глоток разинуто, — пошутил дядя Родя, разворачивая газету. — Да и темновато читать на улице, печать мелкая… У кого глаз острый, въедливый?

— Идите в читальню. Лампа давно зажжена, — позвал из распахнутого окна Григорий Евгеньевич.