Новый передел

— Похоже, эти бандиты никого и ничего не боятся. Ты знаешь, Владимир, что за меня есть кому заступиться. Я попросил помощи у Гиви Стреляного. Ну, он очень авторитетный человек. Мы с ним оба из Кутаиси. Земляки. Так вот, он ничем не смог мне помочь. Эти отморозки в очень грубой форме посоветовали ему не совать нос в их дела.

Бойко поднял на собеседника мутные глаза. Ему хотелось напиться до чертиков. Все же последние слова грузина заинтриговали его.

— Кто же стоит за всем этим? — уже с трудом ворочая языком, спросил бизнесмен.

— Люди, делающие свой бизнес почти во всех горячих точках. Они попросту заколачивают бабки, Володя. Политика для них — лишь средство обогащения.

— А мы-тο тут при чем? — Бойко налил себе очередную порцию водки. — К чему все эти наезды?

— А нас, Володя, просто отдали на растерзание определенной части криминалитета. Самым отмороженным и беспредельным бандитам. В обмен на их поддержку. Теперь они требуют расчета, свою долю от пирога. И этот пирог — мы. Нами пожертвовали, чтобы накормить этих голодных волков.

Ошарашенный этими откровениями, Бойко даже слегка протрезвел. Он поставил опорожненную бутылку «Абсолюта» на стол и уныло сказал:

— Теперь понятно, почему эти твари ничего не боятся. Их поддерживает власть, будь она проклята!

— Именно, Володя. Здесь нам ловить нечего. Лично я перебираюсь в Россию. Продаю свое дело и уезжаю. Там еще можно вести более или менее нормальный бизнес. Хотя…

Грузин многозначительно помолчал, глядя на то, как, давясь рвотными спазмами, вливает в себя спиртное Бойко.

— Хотя не удивлюсь, если и в России в самое ближайшее время произойдет то же самое. Ведь основные деньги — в Москве. В России…

ГЛАВА 13

Иван, насвистывая, вышел из электрички на платформу. Натруженные ноги слегка подкашивались, пальцы рук до сих пор дрожали от десятков произведенных выстрелов, да и ушиб все еще не давал забыть о себе. Но все это меркло по сравнению с прекраснейшим и яростным чувством, которое сейчас переполняло Ивана. Он ощущал себя настоящим воином, причастным к великим грядущим событиям, и был несказанно горд этим. Окружавшие люди казались мелкими и никчемными; все их заботы и радости не стоили и выеденного яйца. Счастье — в борьбе! В уничтожении врагов!

На остановке он сильно толкнул плечом довольно крепкого мужчину лет сорока, спешившего на электричку. Тот открыл было рот и даже слегка надвинулся на Ивана, собираясь высказать нахальному недорослю все, что о нем думает, но заглянул в его глаза и молча протиснулся в переполненный вагон. Кнут усмехнулся: теперь так будет всегда. Травоядные всегда отступают перед хищниками! Именно так сказал Толик напоследок, когда, отправляя курсантов домой, жал наиболее отличившимся руки. И он абсолютно прав!

Едва они приехали в город, Леха отправился в салон игральных автоматов. Отпустив его, Иван пошел домой. Хотелось отдохнуть и как следует перекусить. Эх, жалко, что Толик не дал ему с собой пистолет! Лишь усмехнулся, похлопал по плечу и сказал, что время для этого еще не пришло. Зато вместо «Макарова» предложил кое-что иное — три капсулы, те самые, что мгновенно возвращают силы и желание жить. Иван после того сокрушительного удара в пах на себе испытал действие препарата. Это было изумительно! Никакого опьянения не наступило, просто стало очень весело, но это была какая-то злая, остервенелая веселость. Хотелось бегать, прыгать, кричать что-нибудь восторженное! А больше всего хотелось крушить и ломать все, что подвернется под руку, но делать это осознанно, а не в пьяном угаре, как раньше.

Заходя в лифт, Кнут принял одну капсулу. Вскоре он почувствовал прилив радостного возбуждения. Действие препарата, конечно, еще не наступило — нахлынувшая эйфория была лишь предвкушением грядущего кайфа.

…Отец опять сидел на кухне. Хмурый, опухший, в грязной засаленной майке. Кнут разулся в коридоре и, едва взглянув на него, прошел в комнату. Мать спала на диване, от нее исходил густой запах перегара.

Телевизор работал. Иван машинально взглянул на экран: какая-то дурацкая реклама. Внезапно его обуяла ярость. Он подскочил к телевизору и пнул его ногой. Старенький «Рубин» опрокинулся на пол. Грохнул взорвавшийся кинескоп, посыпались осколки стекла.

Мать приподняла голову. Взгляд ее был бессмысленным, спросонья она не могла ничего понять. Кнут, все еще не остыв от злобы, шагнул к ней и занес кулак:

— Лежишь тут… Уже всю хату пропили, на хрен!

Мать испуганно смотрела на оравшего во весь голос Ивана. Он все еще сжимал кулак, но опустить его так и не решался. Тут, на свою беду, из кухни заглянул привлеченный шумом отец. Увидев учиненный сыном разгром, он завопил:

— Ты что, гад, сделал! Да я тебя…

Найдя выход для своей ярости, Кнут с разворота ударил его наотмашь по лицу. Ударил так сильно, как хотел ударить еще с семилетнего возраста, когда пьяный папаша впервые жестоко избил мать и выгнал ее с маленькими сыновьями зимой на улицу.