Новый перевал

«Номер», о котором говорил Ермаков, Сида показал нам после ужина, когда женщины убрали посуду и сели за стол, а мужчин ызадымили трубками, козьими ножками, раскуривая табак Сиды. Невозможно было усидеть в соседней комнате, и я на минуту вышла оттуда, едва послышался топот ног, лязг железа. Сида кружился по комнате, согнувшись. Приговаривая: «Сок, сок, сок!» — он ударял деревянной ложкой о крышку кастрюли, приседал на пол и снова вставал. Это был шаманский танец. Сида исполнял его с серьезным лицом, но все хохотали, видя, как он передразнивает шамана. Даже Дада рассмеялся и захлопал в ладоши, когда Сида изобразил, как шаман, отправляясь в «царство теней» разыскивать пропавшую душу, находит соболиный мех и довольно солидный кусок материи.

— Здорово, здорово! — кричал Василий. — Это надо на сцене исполнять.

— Вы видите, какой талант у нас пропадает, — задорно подмигивал Ермаков.

Сида сидел на табуретке, обмахивал лицо платочком и улыбался.

Ночью Колосовский принял из Хабаровска радиограмму, в которой сообщалось о том, что студенты медицинского института Юрий Мелешко и Надя Жданкина должны немедленно возвратиться в город, чтобы не опоздать к началу занятий.

Фауст Владимирович позвал меня и сказал:

— Ну вот, теперь надо подумать, как их отправить. Придется снаряжать бат.

Мы стали обсуждать, кого из удэгейцев можно отпустить без ущерба, и решили, что пойдут Маяда и Намике. Старик в эти дни прихварывал, а Намике уже не раз высказывала опасение, что сынишка ее опоздает в школу. Близилась осень.

С утра Мелешко и Надя стали укладывать вещи. Заботясь о том, чтобы доставить в целости свои энтомологические коллекции, они ставили пробирки, наполненные клещами, в коробочки с ватой, коробки обкладывали берестой, прежде чем поместить их в ящик. Мелешко весело насвистывал. Предстоящая дорога радовала его. В последние дни он приходил из лесу недовольный, жаловался на плохой сбор клещей. Делать было нечего.

— Ну, как? Много трофеев? — спросил Федор Иванович, кивнув на ящик.

— Да, порядочно. — Мелешко стоял подбоченившись, насвистывал. — Все-таки я доволен экспедицией. — Он прошелся взад-вперед по комнате и остановился, задумавшись. — Только вот не знаю — шо воно там есть, переносчики чи нет?

— Что вы дальше будете с ними делать? — поинтересовалась Мария Ивановна.

— А вот приедем в институт и отдадим весь материал на кафедру биологии. Там установим: может быть, среди этих клещей окажутся такие, которых надо было опасаться.

— Я прямо-таки не знаю, — оживляясь, заговорила Мария Ивановна, — как это получается, что удэгейцы всю жизнь ходят по тайге, клещей этих снимают с себя ужас сколько — и ничего, не болеют.

— Не болеют? — переспросил Федор Иванович. — А в прошлом году в Гвасюгах, помнишь, клещ укусил Дуню? Куда он ее укусил, в ухо, что ли? Как ее в больницу-то направляли, помнишь? Она же была тогда красная как рак. Температура у нее повысилась.

— Ну и что же? — возразила Мария Ивановна. — И все-таки через несколько дней она ведь выздоровела. Никаких последствий энцефалит у нее не оставил. Чем объяснить?

— Насчет Дуни, — Мелешко кивнул головой, — мы с Надей уже знаем. Вообще я должен вам сказать, товарищи, что это очень интересно. У удэгейцев, повидимому, иммунитет против энцефалита. Кое-какие интересные наблюдения мы, конечно, представим на кафедру. Откровенно говоря, меня сейчас так тянет в институт, в лабораторию, — мечтательно заключил он.

В полдень мы провожали Мелешко и Жданкину. Все вышли на берег. Удэгейцы торопились передать свои многочисленные просьбы. Некоторые из них написали домой письма. Надя складывала белые треугольники-конверты в карманы своего комбинезона и говорила, чуть не плача:

— Ой, товарищи! Как не хочется расставаться! Я думала, что дойду с вами до перевала. Интересно, какой он, этот перевал. Мне почему-то кажется, что на нем должны быть ступеньки. Ну как вы пойдете? Никаких медикаментов нет у вас, ничего. И как это вышло, что мы не сумели сохранить аптечку?..

— В тайге порошками не спасешься, — заметил Василий. — Садись, Надя!

Он и Шуркей приготовились столкнуть на воду бат. Со всех сторон уже слышатся напутствия. Маяда и Намике берут в руки весла — вниз по реке им будет легко плыть: не надо работать шестами. Я сфотографировала отъезжающих. Надя подходит прощаться. Она обнимает нас с Лидией Николаевной и, стыдясь своих слез, прикрывает лицо панамой.

— Как я привыкла к вам, если б вы знали! Теперь буду все время думать о вас. Когда же мы увидимся? Как только доберусь до Хабаровска, обязательно проведаю ваших ребятишек и сообщу вам по радио. До свиданья, товарищи!

Она садится на бат, прислонившись к ящику. Бат покачивается на воде. Маяда и Намике взмахнули веслами. Мелешко держится за борта лодки, что-то кричит, но никто уже не слышит его. Надя уткнула лицо в колени. Белая шапочка ее вместе с лодкой уходит все дальше и дальше.

— Вот, понимаешь, опять плачет, — смеется Шуркей. — Надя! Возьми банку, слезы черпать, а то бат утонет.