Новый перевал

Сотни лет под зеленой крышей ельника идет, шумя и волнуясь, жизнь. Где-то притаились дуплогнездники, заслышав странные шорохи; где-то вылез из-под земли в розовой шляпке гриб. Меж стволами деревьев нет-нет, да и промелькнет яркий кленовый лист. А внизу такая изумрудная зелень! В глазах рябит от красных ягод корнуса. Какие огромные ковры из него сотканы в наших лесах! У каждого растения своя история. Вот маленькая травинка под ногами. Это хвощ — далекий потомок гигантской растительности каменноугольной формации. Сколько тысячелетий понадобилось, чтобы он превратился в былинку? Лес молчит. О жизни его рассказывают перестоявшие ели, мхи, даже голубоватое перышко птицы. Тишина… И вот мы нарушили ее стуком своих шагов, хрустом ломающегося валежника, гулким, дразнящимся эхом.

Осень была в разгаре. Сверху, в просветы между хвойной зеленью, глядело хмурое небо. Следуя друг за другом, мы старались не терять из виду проводника. Плотная, густая хвоя смыкалась за его спиной, едва он делал три шага. Неловкий в ходьбе человек рискует очень скоро отстать. Надо было перелезать через валежины, раздвигать руками колючие заросли. Так день за днем, выбиваясь из сил, мы шли на восток, к перевалу.

— Э-ге-ге-ей! — звучало на весь лес.

Иногда, поджидая друг друга, люди давали о себе знать то криком, то свистом, а однажды мы с Колосовским собирали всех троекратным выстрелом. Лес отозвался раскатистым эхом. Потом грянул далекий ответный зов. Больше не слышно было никаких звуков, даже птицы умолкли, притаившись в ветвях. Достаточно было выйти на первую звериную тропу, чтобы убедиться в том, как обманчива таежная тишина. После бурелома и колючих кустов тропа нам показалась спасеньем. Шириною в полметра, выбитая копытами сохатых, утоптанная медведями, она была давнишней дорогой зверей к водопою, к тихим озерам, через перевал, на Анюй.

Звериные тропы заманчивы. Но разве можно им доверяться? Случалось, что каких-нибудь два километра наше направление совпадало с тропинкой, и снова перед глазами вставала лесная чаща, бурелом, коряги, затянутые зеленым мохом, лесные великаны, лежащие на земле, с сухими ветвями, торчащими как пики, толстые, поверженные на землю стволы, из-под которых ровным строем выбивались молоденькие елочки. Одно поколение сменяло другое веками, по древним законам природы. Какие огромные богатства еще никем не тронуты! Ведь все эти ели могли бы с успехом превратиться в чудесные ткани.

Когда я сказала о том, что из древесины делают шелк, бумагу, что ель в этом отношении превосходит другие породы деревьев, Динзай изумился, а Дада не поверил и долго смеялся как ребенок:

— Хаяси, ниманку нимасия![31]

Динзай теперь шел впереди с компасом в руках, вслед за ним — Колосовский. Его высокая фигура служила мне ориентиром, хотя ступал он легко и расстояние между нами увеличивалось с каждой минутой. Сзади меня шагал глухонемой удэгеец Семен, замыкающим был Дада. Он уставал под тяжестью ноши и ворчал, недовольный прытью Динзая. А тут еще стали попадаться на пути звериные тропы. В глубоких ямках от копыт сохатого поблескивала вода. Кабаньи лёжки в густой грязи около ключей еще хранили отпечатки щетины, а рядом медвежьи следы, при виде которых Дада восклицал: «Мафа, мафа!» — и старался определить, жирный ли был медведь, в зависимости от того, насколько глубок отпечаток.

— Ого, звери табунами ходили! Здесь гораздо много находится сохатый, медведя, кабан. Тут, однако, никогда охотники не были, — заметил Динзай, когда мы присели отдохнуть.

— Вот вам и ответ на первый вопрос охотинспекции: как опромышляются охотугодья в верховьях Хора? Никак. А зверя тьма, — сказал Фауст Владимирович.

Мы остановились на левом берегу ключа. Шел пятый час. До ночевки оставалось немного, поэтому было решено не тратить времени для обеда и ограничиться чаем с лепешками. Через десять минут уже трещал костер:

— Вы заметили, что происходит с Правым Хором? — спросил меня Колосовский, развернув карту. — Смотрите, на всех картах Правый Хор изображается так, будто он является главным притоком реки. А мне кажется, что это ошибочно.

— Почему?

— Да потому, что иначе Хор не был бы горной рекой. Ведь Правый Хор мы прошли, помните? Это, по-моему, просто приток. Я убежден, что ключ, по которому мы сейчас идем, приведет нас к перевалу. Это и есть собственно Хор. Впрочем, на обратном пути я еще проверю.

Тем временем чай вскипел. Дада усердно разливал его в кружки. Сахару у нас не было уже давно. В качестве аварийного запаса я хранила в рюкзаке полкилограмма песку. Его не трогали. За едой люди обычно разговаривали о картофеле, о красных помидорах, о молоке, словно от этого пресные лепешки с чаем были вкуснее.

Стук топора заставил нас обернуться. Только сейчас я заметила, что Динзай слишком долго задержался в лесу, и пошла посмотреть, чем он занят. Оказывается, он сделал на дереве срез изрядной величины и старательно выводил ножом наши имена. Вверху уже стоял год и месяц экспедиции.

— Вы испортили дерево, Динзай Мангулевич.