Новый порядок

— А вот, кажется, и он, — Шалаев кивнул в сторону дальнего стола. — Пойду «обрадую» его.

Шалаев подошел к столу, за которым обедала резервная бригада, и, поздоровавшись, сказал ее руководителю:

— Алексей Иваныч, у меня Калещук приболел. Я заберу у вас Ашота на одну смену. Вы не возражаете?

Получив положительный ответ, он дружески хлопнул Качаряна по плечу и изобразил на лице улыбку.

— Ашотик! Давненько мы с тобой не сражались. Приходи через полчаса в «кишку», сгоняем партейку.

«Кишкой» врачи-узники называли между собой двухсотметровую галерею-переход между Лабораторией и жилым массивом. Это было любимое место для прогулок и тайных бесед. Галерея была напичкана скрытыми камерами и микрофонами, но все равно это было единственное место на Фабрике, где при соблюдении определенных предосторожностей можно было поговорить по душам.

Когда Шалаев добрался до «кишки», там уже прогуливались несколько десятков человек из дневной смены. В толпе мелькнуло лицо Качаряна, и Шалаев помахал ему рукой.

— Пришел, гроссмейстер? Тебе коня дать в качестве форы? — он взял Качаряна под руку, и они в среднем темпе стали прохаживаться по галерее.

— Ты что-то путаешь, Шалаев. Забыл, как я тебя разгромил прошлый раз? Начинай, сегодня ты белыми играешь.

— Е-четыре, Елена-четыре, — громко сказал Шалаев, а шепотом добавил: — Сегодня Мезенцев через меня проходил. Я снял маску, чтобы попрощаться с ним. Чуть не засветился.

— Цапля-шесть, — мрачно ответил Качарян. — Вот сволочи!

— Говори тише, — прошипел Шалаев. — Есть план, Ашотик, но нужна твоя помощь. — Увидев идущего навстречу надзирателя, он громко добавил: — Опять сицилианка! Ну ее, надоело. Давай лучше испанскую партию.

— А, вот ты и попался! Сейчас я тебе устрою хорошую мясорубку, как Каспаров Шорту в Гастингсе, помнишь?

— Слушай внимательно, Ашот. Есть у меня одна задумка, может, выгорит что-нибудь. Пропади оно пропадом, все равно кончим Накопителем. А так хоть напоследок хлопнем дверью. Конь Федор-три.

— Конь Цапля-шесть. Выкладывай, Василий. Мне самому уже все это осточертело. Я давно с отчаяния готов в глотку вцепиться. Но кому? Видишь, вокруг одни зомби. Что толку на них кидаться?

— Слон Цапля-пять. Правильно, Ашотик. Удар нужно наносить по главному врагу. А главный враг — это Морок, монопольно владеющий знанием устройства человеческого мозга. Пора разрушить эту монополию и безумные планы мирового господства.

— Но как это можно сделать? Ты же сам знаешь — жесточайшая организация и всеобщий контроль…

— Мой план прост, как все гениальное. А теперь слушай…

Через несколько часов после этого разговора с поточной линии № 16 друг за дружкой сошли три новеньких, с иголочки, зомби. С виду они ничем не отличались от сотен своих собратьев. Но под их черепными коробками не было матриц самоуничтожения, а кроме основного массива программы, они получили еще дополнительный короткий и хорошо замаскированный приказ — при первой возможности сдаться властям. К концу смены они уже находились в Распределителе. Дело было сделано.

Шалаев, возвращаясь в жилой массив, несмотря на крайнюю усталость от перенесенного нервного напряжения, чувствовал в себе необыкновенный прилив сил. Он был доволен собой. Даже вездесущие плакаты с опостылевшей надписью не раздражали его.

— Шалишь, Морок! — подумал про себя Шалаев. — Ты не учел в своих дьявольских расчетах одного: надежда в человеке умирает последней.

5

«Я не думаю, что нашей стране в обозримом будущем грозит какая-либо опасность. США по-прежнему являются гарантом обеспечения свободы и демократии во всем мире. Любую попытку покушения на наши идеалы, а также на нашу безопасность и безопасность союзников США со стороны кого бы то ни было мы быстро и эффективно подавим всей огневой мощью сверхдержавы».

21 мая 1998 года. Из интервью, данного С. Кроуном, помощником президента США по национальной безопасности, телеканалу Си-эн-эн.

1 июня 1998 года,

Вашингтон, США

Помощник президента США по национальной безопасности Стив Кроун метался по своему кабинету, как тигр в тесной клетке. В последние дни периоды полнейшей растерянности и необъяснимой апатии перемежались у него всплесками бурной деятельности. Сегодня с самого утра он находился в состоянии, близком к истерике.