Новый посол

Правда, с революцией мама перестала преподавать старорежимный французский, переключившись на вполне советское естествознание, но и в позднейшие времена она могла сказать: «Понимаешь, Георгий, мне выказал свое расположение доктор Дердичевский — он увидел меня и снял котелок, взял и снял...» Эка невидаль: снял котелок!.. И почему бы ему не снять? И что он за птица, чтобы его превозносить сверх всякой меры, а потом похваляться: «Снял котелок!» ? И какое дело Юре до доктора Дердичевского?

И вновь Юра обращал свой мысленный взор к тем годам, что звались мирными. То, что удавалось узнать, рождало двойственное чувство. Особенно трудно было понять бабушку. Она могла сказать: «Понимаешь, Юра, это проклятое мирное время приучило меня к оливкам и каперсам, хоть умирай!.. Не давай мне хлеба, дай каперсы!» Юра был озадачен не на шутку: ему эти каперсы казались чем-то вроде страусовых перьев. Все-таки бабушка хоть и стара, но с этими своими наивными страстями выглядела младенцем. Стране недоставало черняшки, а ей подавай каперсы, — этим она свидетельствовала, что не похожа на всех прочих... Можно ли говорить об этом, не угрызаясь? Мама рассказывала, что давным-давно бабушка сдавала экзамены на учительских курсах и не сдала. А мама сдала... Видно, бабушка испытывала неловкость: все-таки в нашей семье она оставалась самой старшей, она была бабушкой. Короче: ей надо было утвердить себя, хотя бы для этого и понадобились глупые каперсы...

Говорят, книга всевластна: ничто не может так точно отразить время, как она. Однако какая книга? Юра воздал должное монографиям о городах, своеобразно воспринявшим историю и этнографию. Но не такая книга владела сознанием Шевцова. Он убедил себя: есть особый вид книг, в которых время отложилось с потрясающей точностью, — книги-каталоги, а еще лучше ежегодники, например «Весь Петербург». Эта пудовая книга была полна описаний предметов, окружающих нас. Эти описания создавали иллюзию зримости предметов, их можно было потрогать: швейные машины, венские стулья, охотничьи ружья, люстры и бра — электрические и свечные: оконные стекла — прозрачные, матовые, цветные; дверные ручки — медные, керамические, стеклянные... Но верно и иное: лучше один раз увидеть, чем три услышать и, пожалуй, прочесть.

Все-таки судьба сыграла злую шутку с Юрой: произвела на свет после революции и определила в дипломатическое ведомство. А надо было сделать совсем по-другому: вызвать к жизни лет хотя бы за десять до больших перемен, а потом уже посылать на Кузнецкий. Было бы все это так, вряд ли кому пришло в голову упрекать его, что он не видел ту сторону Луны. Ничего не скажешь: куда как скромен сын Альбиона — надо знать ту сторону Луны. А как ее увидеть, ту сторону, в скромном положении атташе?

Впрочем, представился единственный в своем роде случай, и есть возможность как бы облететь Луну: британский корреспондент захотел увидеть, как выглядит город, освобожденный нашими войсками. Облететь, а потом описать все по порядку: дневник атташе!

Они пересели с самолета на «виллис» и въехали в город. Звонили к вечерне. Звонарь был усерден: он с силой потянул за веревку, и удар колокола получился хлестким — дремлющий город точно на минуту пришел в себя.

Через город шагал поп, ряса поседела от пыли — по всему, поп совершил немалый круг. Святой отец был грузен, но старался не сбавлять шага. Конечно же помогал и колокол — человек в рясе приноравливал шаг к его ударам, так шагалось легче.

Рядом бежала женщина в черном, с виду прихожанка. Она норовила обогнать священника и, повстречавшись с ним взглядом, отвесить поклон, но это плохо удавалось ей: святой отец был крепче в шагу, да к тому же на него работал звонарь — удары колокола прибавляли сил.

Черная ряса будто означала пришествие вечера, и с ее появлением город помаленьку укладывался на покой. Закрывались ворота — было слышно, как колесико, приспособленное к основанию ворот, скользит по кирпичному желобку, как гремит трехфунтовый замок, закрепляя засов. Незримый механизм выпускает решетчатое чудо, свитое из толстых прутьев, покрывая всю площадь пространного витринного стекла, — человек включает механизм и озирается по сторонам, отыскивая случайного прохожего и приглашая разделить восхищение. На окна особняков, предусмотрительно отступивших в глубь дворов, падают жалюзи, они падают с заученной послушностью, одно за другим. Маленькие человечки, украшенные розовыми плешинками, усами и подусниками, в цветных жилетках и охотничьих куртках, расшитых по сукну и коже толстым шнуром, убегают за парадную дверь, будто это не дверь дома, а врата крепости.