Новый потоп

На другой день Макс объявил, что вода вернулась к тому уровню, на котором она стояла накануне. Он не мог ошибиться. Куском угля они провели с Игнацом черную черту на скале. Вечером вода опустилась, чтобы снова подняться на следующий день.

Дни шли за днями. Переходя от страха к надежде и стараясь заглушать гнетущие мысли, беглецы по мере своих сил помогали Франсуа, Гансу и крестьянкам, принявшимся складывать из дикого камня вторую хижину.

— Вода будет убывать очень медленно, — говорил де Мирамар, царапая о камни свои неловкие руки.

— Зима здесь начинается рано, — добавила Инносанта. Зима? Но они же не будут зимовать в Сюзанфе?

И каждый раз, когда на фоне золотого неба обрисовывались приближавшиеся фигуры Макса и Игнаца, склоненные под тяжестью их ноши, они бросались к ним навстречу с неизменным возгласом, в котором сосредоточивалась вся надежда, поддерживавшая их среди напряженного утомления и тоски:

— Ну, что? Вода опустилась?

Казалось, что вода, залившая ущелье, наполняла его с незапамятных времен. Каждый день в определенный час она незаметно поднималась и через известный промежуток времени возвращалась обратно. Постоянно всматриваясь в двигающееся под ними пространство, Макс вскоре уловил, что вода подчинялась определенному закону, и что регулярное колебание ее уровня соответствовало отливу и приливу. Образовалось внутреннее море…

Вечером десятого дня это перешло у него в твердую уверенность. Он знал теперь, что вода никогда не уйдет…

Взглянув на стоявшего рядом с ним пастуха, Макс прочел на неподвижном лице юноши ту же самую мысль.

— Ты так же как и я хорошо знаешь, что она здесь устроилась навсегда? — спросил он.

Пастух молча кивнул головой.

— Зачем ей уходить? — шептал Макс. — Куда?

Игнац лаконически ответил:

— Ее слишком много, сударь…

— Не зови меня «сударь»… Называй меня на «ты», товарищ! — отрывисто сказал Макс. — Мы переживаем сотворение мира… Разве ты не видишь?

Они вернулись, не произнеся ни слова, забыв на месте собранные сучья.

Увидев, что они возвращаются без обычной ноши, остальные выбежали к ним навстречу, ожидая хорошей вести. Смущенный их волнением, Макс молчал…

— Все то же…

Но вечером, когда они собрались вокруг огня, он сказал де Мирамару:

— Не случалось ли раньше, что материк, заполненный водой, погружался в море?

— Несомненно, — ответил ученый. — Примером может служить материк Атлантиды, поглощенный без всякого следа…

— Вы как раз говорили об Атлантиде в Париже, в тот день, когда к вам пришел Эльвинбьорг, — медленно проговорил Макс. — А госпожа Андело даже процитировала слова… Аристотеля, кажется…

Госпожа Андело прошептала:

— Одни и те же места не всегда бывают землею или всегда морем. Море приходит туда, где была некогда суша; а суша придет туда, где теперь мы видим море…

Наступило молчание. Макс добавил:

— Вот что! Я больше не верю в вашу гипотезу о поднятии морского уровня… о сейсмическом наводнении… Я думаю, что мы подверглись участи Атлантиды…

Старик выпрямился во весь рост.

— Атлантиды?.. Атлантиды? — бормотал он.

Он старался совладать с беспорядочностью своих мыслей. Затем с упорством людей гипотезы, он проговорил:

— Но… эти обвалы, эти подъемы происходят с медленной постепенностью. В геологии миллионы лет протекают как дни… Если только… да, вулканические извержения… Неожиданные разрушения, происходящие от движения рычага…

Макс спокойно излагал логические доводы: начав подниматься, вода не опустится; создалось море, которое повинуется закону далеких океанов.

— Значит, мы, обречены находиться здесь всю нашу жизнь! — произнес старик.

Макс прошептал:

— Лучше не обманываться иллюзиями…

Послышались возгласы и плач… Крестьянки, сгруппировавшиеся сзади них и прислушивавшиеся к непонятному для них разговору, уловили последние слова: «здесь всю нашу жизнь!» и разразились глухими рыданиями.

— Тогда… Зачем же? — шептал ученый, у которого, казалось, закружилась голова.

— Зачем мы убежали? Лучше было бы умереть сразу, — стонал Губерт.

— Не говори глупостей! — воскликнул Макс.

И он указал на молодых девушек, — глотавших слезы, и на маленького Поля, который пользуясь тем, что всеобщее внимание было отвлечено, усердно подбрасывал в огонь большие дерева.

— У нас осталась только наша жизнь, — закончил он. — Но наша жизнь не имеет цены.