Новый путь

Следующие сорок восемь часов они провели в Чикаго, и эти часы были еще более потрясающими, чем предыдущие двадцать семь. Дилан заказал люкс в «Хилтоне», и они покидали апартаменты лишь дважды, оба раза по вечерам, когда у него проходили выступления в некоем сомнительном баре в отдаленной части города. Если бы не ограниченный запас времени, он попросил бы ее остаться на время концертов в отеле. Публика собиралась такая, что он даже забеспокоился. Но Джой хотела слышать, как он поет и играет на своей гитаре. Его это вполне устраивало, только сидеть она должна была как можно ближе к сцене, буквально на расстоянии вытянутой руки, чтобы он мог вытащить ее, если в зале начнется потасовка.

Когда они вернулись в отель после первого концерта, Джой не сразу выключила телефон. Она позвонила родителям, затем лучшей подруге Тарин и, наконец, Марку, сообщила, где остановилась (не в «Хилтоне») и когда рассчитывает приехать в Нью-Йорк (она хотела задержаться в Чикаго еще на один день, потерянный из-за бури). Потом выключила устройство и положила в чемодан с вещами.

– Марк не сойдет с ума, если ты не позвонишь ему утром? – спросил Дилан.

– Конечно, сойдет. Я ему скажу, что потеряла зарядку для телефона, а денег на новую у меня нет. – Ее ладони скользнули вверх по его груди и сомкнулись на шее. – Сорок восемь часов, Дилан. Я вся твоя.

– Сорок восемь часов, – эхом откликнулся он, поцеловал Джой, и от этого поцелуя страсть вспыхнула, как пожар от искры. Сорок восемь часов, если не считать еще одного концерта, им никто не помешает. Сорок восемь часов Джой будет принадлежать только ему, а он – ей. Номер люкс станет их миром. Он не думал о прошлом и не тревожился о будущем.

В какой-то момент в середине следующего дня Дилан распаковал «Полароид», выданный ему адвокатом Джека, и зарядил пленку.

Раскинувшаяся на белом хлопке постельного белья, Джой была прекрасна. Она оперлась на локти.

– Все это время у тебя был «Полароид»?

Он хмыкнул.

– Дурацкая шутка Рика.

– Мне кажется, это круто. Такое ретро. Не могу поверить, что ты им не пользовался.

До этого момента Дилан считал это глупостью. Но наконец увидел то, что стоило снять.

Он посмотрел в объектив.

– Улыбнись, красавица. – Джой улыбнулась, и он нажал на кнопку. Камера выдала снимок. Помахивая листком, он вернулся в постель, лег возле Джой голова к голове и поднял фото. Они молча ждали, пока снимок проявится, и постепенно возник образ Джой. Она ахнула. Он ухмыльнулся.

– Замечательный снимок. – Золотистые волосы рассыпаны по плечам, простыня укрывает ее до пояса.

Джой выхватила у него фото.

– Эй!

– Я голая. Тебе нельзя хранить это.

– Я так и знал, – проворчал он и надулся, а она расхохоталась. Ему будет не хватать ее смеха. Такого звонкого, озорного.

– Сделай другой. – Она натянула простыню на груди. Золотистые волосы Джой раскинулись нимбом по подушке, она улыбалась. И Дилан сделал снимок. Потом повернул голову, прижался губами к ее щеке и сделал еще один. Это фото должно было стать его любимым. Она так смотрела в объектив, словно заглядывала в душу. Но пока Дилан принимал душ перед концертом, Джой забрала и этот, и другие снимки и спрятала в своих вещах.

Потом он хотел спросить ее об этом, но передумал. На сорок восемь часов ему была дарована привилегия любить Джой и быть любимым. Гораздо лучший подарок, чем фото женщины, с которой он через два дня расстанется навсегда.

Их миры вращались по разным орбитам. Но на последние девять дней его жизнь совпала с жизнью Джой. Из-за одного этого он чувствовал себя самым везучим сукиным сыном на свете.

В их последнее утро в Чикаго на него нашло мрачное настроение. Он мало разговаривал за завтраком и по пути в Кливленд, где провел свою последнюю ночь с Джой. Она тоже мало говорила в тот день. Прибыв на место и войдя в свой номер, они вообще не разговаривали и не спали. Только касались друг друга, целовались и занимались любовью.

Дилан прижимал ее к себе, лелеял, наслаждался ею. И страстно желал остаться с ней.

– Что мне сказать, чтобы ты согласилась продолжить наше путешествие? – осмелился спросить он.

Поцелуем она заставила его молчать, а потом в последний раз оседлала. И проскакала на нем на прощание. Ей больше нечего было сказать.

Как всегда, наступил рассвет, и Дилан знал, что ему нужно успеть на самолет. Он отвез ее в Нью-Йорк, прямиком в аэропорт имени Кеннеди, никуда не сворачивая по пути.

«Присохшую повязку надо удалять рывком», – сказала в то утро Джой. Ей хотелось как можно быстрее попасть в аэропорт, откуда их пути расходились, иначе она передумает. Ему не нравилась затея ускорить расставание, но он не мог не согласиться с ней. Обоим было нужно поскорее закончить с этим и переходить к следующей фазе.

Всю дорогу он держал Джой за руку. Когда они въехали в аэропорт и он остановился у бордюра, то не хотел отпускать ее ладонь. В салоне автомобиля сгустилась неотвратимость прощания. Джой уставилась на свои колени. Плечи ее вздрагивали. Ему захотелось в последний раз увидеть ее улыбку.