И ведь они оправдаются, эти простенькие житейские надежды — Романова не зря зовут «хозяином Ленинграда». Одних новоселий сколько — сто миллионов вожделенных метров сдадут за две пятилетки!
Григорий Васильевич крут и не замаран, вот и тужатся вражинки, мажут дерьмом собственного сочинения. Бесятся от изврата мозгов, редиски. Иначе, как «Гэ-Вэ», градоначальника не именуют, намекая на известную субстанцию.
А кораблик на шпице Адмиралтейства плывет…
— Миш, приехали! — пихнула меня Настя острым локотком.
В салоне «Икаруса» зажегся свет, но неоновая вывеска «Гостиница „ТУРИСТ“» сияла ярче.
«Приехали…»
Облегченность бытия, поднимавшая мне настроение последние сутки, заместилась нервозностью. Возвращалась былая опаска, былой напряг. Плеснуло раздражением — все люди, как люди, экскурсия у них! У одного меня — операция…
Ветер с моря утих, но промозглая сырость держалась в воздухе, заставляя ежиться. Мокрый черный асфальт сох на бледном солнце, занавешенном мглистой дымкой, а кое-где на тротуарах, на жухлых газонах притаились ржаво-белые лепешки снега, сочившегося стылой влагой. Предзимье.
Мимо дома номер один, где был прописан Романов, я прошелся, гуляючи. Державный дом, с колоннами, далеко не типовой.
За темнеющей аркой распахивался двор, где маялась неприметная личность — охранник из «девятки». Стерег малые архитектурные формы и, вообще, бдел. У подъезда пластался черный «ЗиЛ», а на улице поджидала «Волга» с охраной.
Я рассеянно глянул на прикрепленного и отвернулся. В памяти неожиданно всплыл образ внучки — убегая, она весело кричала: «Не поймаесс, не поймаесс!»
Высмотрев отражение во внушительном окне, довольно хмыкнул: точно не я! Мои светлые волосы спрятал парик сдержанно-рыжей масти, лицо обсыпали нарисованные конопушки, а на носу повисли очки-велосипеды, как у Джона Леннона. Не поймаесс!
Со стороны можно было подумать, что пацану просто делать нечего на каникулах, вот и мается, не ведая, куда себя деть и на какие приключения обречь свои нижние девяносто.
А взаправду… Меня всего трясло. От страха, от возбуждения, от сомнений. Произойдет ли то, что случилось в «моем» прошлом, или я успел необратимо исказить мировые линии? Тогда…
Тогда все зря. И эта поездка в город-герой Ленинград, и плотный пакет, набитый компроматом под завязку, что похрустывает во внутреннем кармане куртки, и…
Посигналив мне, к арке свернул старенький «Москвич», направляемый и вовсе древним водителем — седеньким старичком с лицом иссохшей мумии. На синеньком, будто ученическом пиджачке скромно поблескивают орденские планки, а рядом на сиденье уложены костыли.
Под сводами подворотни мощно рявкнул «зиловский» сигнал — Романов выезжал на работу. Старичок задергался — и «Москвич» встал колом. Сразу подбежала охрана, им навстречу вылез одноногий водитель, неловко опираясь на костыль. О чем толковала «кровавая гэбня» с инвалидом войны, слышно не было, но вот двое прикрепленных полезли под капот «Москвича», а третий потрусил к «ЗиЛу».
Я остановился в отдалении, легко замотивировав свое поведение — любопытно же!
Мимо громко сокрушавшегося старикана прошел, посмеиваясь, невысокий Романов, нос сапожком, и сел в «Волгу». Она сразу же укатила, а парочка офицеров, скинув куртки, закопалась в «москвичевское» нутро по локоть[30]
. Дед, держась за крыло своего Россинанта, подавал парням ключи.Четверть часа спустя «Москвич» хрипло взревел и победно проследовал во двор, словно въезжая под триумфальную арку.
Прикрепленные стали внимательней поглядывать на рыжего, маячившего неподалеку, и пришлось мне независимо брести прочь. Ситуация просто дурацкая — я точно знал, что этим утром младшая дочь Романова не доедет до дому каких-то сто метров. У ее «Жигулей» спустит колесо, и Наталья свет Григорьевна поспешит за помощью к той самой неприметной личности. Мужчина, все-таки, должен же управиться со страшным несчастьем…
И тут появляюсь я. Блистая остроумием, выручаю женщину из беды, и та, в порыве горячей благодарности, передает письмо отцу. Все бы хорошо, но я понятия не имел, когда именно подкатит Наталья!
Через минуту? Или часа два спустя? Эта неопределенность мне все нервы вытрепала! Нагнувшись, якобы завязывая шнурок, я посмотрел назад — охранник маячил у самой арки. Потоптался и скрылся. Если я тут задержусь, он вежливо попросит мои документы…
Неожиданно моя трясучка растаяла, как пар изо рта — недалеко от меня прижался к бровке голубенький «Вартбург». Из машины вышла молодая женщина в геометричном пальто, потопталась растерянно, глядя на спущенное колесо.
«Она!»
История неуловимо менялась, протачивая новое русло, но судьбу не обманешь — хоть молодшая дщерь и предпочла гэдээровский автопром, а гвоздь «поймала» отечественный.
Приближаясь, я следил за эволюциями Натальи Романовой. Похоже, она еще до конца не поверила в свою маленькую беду. Вот, наклонилась, чтобы лучше рассмотреть, как просела шина, плющась по асфальту…
— Проблема? — сказал я мужественным голосом.