Этот район практически не пострадал. Да и с чего бы? В нем не было воинских частей и полицейских участков – нувориши не любили такое соседство. Если бы на секунду забыть о происшедшем – можно было представить, что все в порядке. Что не случилось ничего непоправимого. Ураган прошел. Или еще что-то подобное. Что вот-вот появятся машины спасателей и муниципальных служб, закипит работа, и через неделю все будет как раньше. Но забыть не получалось.
Не давали детали. Обглоданный труп, плавающий в бассейне частного дома, забор которого растекся по тротуару, спекшись в непонятную пульсирующую субстанцию. Клубящееся марево над проезжей частью. Обугленное тело посреди дороги. Две угловатые фигуры, рвущие что-то красное у входа в супермаркет.
Я готов был прозакладывать вот этот самый полюбившийся мне «Миротворец», что в фавелах выживет гораздо больше народу. Несмотря на артобстрелы, мутантов и аномалии. Просто потому, что там, во-первых, почти все вооружены, а во-вторых – тамошние жители, второй сорт, плесень социальной помойки, низшие существа по мнению живущих (а точнее, пожалуй, – живших) здесь богачей, привыкли бороться за свою жизнь. С самого рождения. За глоток воздуха в подворотне, где бросила шлюха-мать – с двойным тупым обхватом пуповины, перехваченной кухонным ножом ее сожителя-наркомана. За кусок хлеба, с таким трудом украденный в ближайшей булочной – с такими же малолетними отбросами. За место под солнцем – с теми же отбросами, только повзрослевшими и взявшими в руки пистолеты-пулеметы и дробовики. Они не привыкли, что за ними заносят жопу на поворотах, и потому прорвутся сквозь мутантов и аномалии, выберутся из руин и окажутся на чистой территории. Сами. Без какой-либо помощи. Да, какая-то их часть навсегда останется в руинах фавел. Но большинство все же – выберутся. В отличие от тех, кто населял эти районы.
Живое подтверждение этому сидело сейчас в салоне пожарного фургона, который Борис уверенно вел по улицам, мигая нам поворотником перед сменой курса. Там, на скамьях вдоль бортов, испуганно притихнув, жались люди, спасенные сербом. Вытащенные из своих квартир, откуда они боялись высунуться, отбитые у мутантов. Туда же перекочевали и спасенные нами девушка с ребенком. Мы ехали в сталкерский лагерь. Сталкерский лагерь в этом районе! Сказал бы мне кто такое еще сутки назад – я бы расхохотался. Сейчас было не до смеха.
Серб меня поразил. Реально. Он встретил отряд сталкеров, пришедших к Стиву, но заставших только руины высотки, организовал их, навьючил ранеными, которых мы вытащили из-под завалов, и возглавил марш-бросок к Периметру. Они выходили в другом месте и на дорогу потратили меньше времени, чем мы. За Периметром быстро сориентировались, выхватили откуда-то целый «Грейхаунд[15]
», и на нем отправились в город. Здесь тоже не растерялись, разбили лагерь и занялись эвакуацией выживших. Молодцы, мужики. Мне даже как-то стыдно стало. Правда, желания рисковать своей шкурой из-за незнакомых людей все равно не возникло. Одно дело – импульсивный поступок, там, у общежития, и совсем другое – сознательный риск. Наверное, я плохой человек, но к подобному я не готов.В гул двигателя вплелся какой-то посторонний шум. Крик? Ну да, точно. И шел он откуда-то сверху. Я сбросил скорость и, выкрутив голову под неудобным углом, поискал источник звука.
На крыше дома кричали и махали руками десятка два фигур, пытающихся привлечь наше внимание. На здании висели белые простыни, связанные в одну большую ленту, на которой красной краской было выведено: «Здесь – выжившие». В сериале, наверное, каком-то подсмотрели. Ну, или я совсем плохо думаю о местных. Здесь же, в конце концов, не одни рантье, поднявшиеся наркодилеры и порнопродюсеры обитали. Инженеры, айтишники – светлые головы таких ребят при удачном стечении обстоятельств обеспечивали все же своих владельцев достойным уровнем жизни. Что-что, а думать такие парни умеют. Я потянулся за коротковолновой рацией, выданной сербом.
– Борис, тут люди на крыше.
– Вижу их, да. В лагере про них расскажем, за ними выедет другой экипаж. А нам отдохнуть пора. Спать хочется. Сутки на энергетиках.