Новый Вавилон

На «Приаме» только-только пробили три склянки, была половина второго пополудни. На прощание Триглистер с Вывихом побаловали нас сытным обедом, заказанным у корабельного кока. Утроили отвальную, по меткому выражению Гуру. Обед состоял из традиционных бразильских блюд. На первое нам подали фейжоаду, отварную черную фасоль, перемешанную с копченостями, маниоковой мукой, дольками апельсин и обильно сдобренную соусом, куда повара с «Приама» накрошили столько перца, словно были византийскими оружейниками, опробовавшими рецепт греческого огня. На второе Вывих заказал еще более гремучую смесь — пато-но-тукупи — кусочки утки, сваренной в остром, как бритва соусе, специй на камбузе явно не жалели. Мы с Генри и Меером Ароновичем, чтобы не воспылать изнутри, высосали литра полтора мате, это такой тонизирующий напиток из высушенных листьев парагвайского дуба, кстати, он ничуть не уступает кофе. Гуру, не удовлетворившись чертовым лимонадом, как он пренебрежительно назвал мате, во время обеда прикладывался к кайпиринье, как местные жители зовут коктейль из тростниковой водки, разбавленной лимонным соком. Вывих и мне предлагал отведать этот «чудодейственный напиток Виракочи» и «шипучку богов», но я отнекивался, уже зная, куда это нас заведет.

— Ну и Кали с вами, с упрямцем, — не стал настаивать Гуру, перенеся усилия на Триглистера. Пока не уговорил его сделать хоть один глоток за Сатья-Югу — грядущую эру всеобщего благоденствия. Меер Аронович отхлебнул, его сразу же развезло, и нам с Генри пришлось взять захмелевшего бухгалтера под локти. А потом выслушивать упреки окосевшего счетовода в адрес Вывиха. Оказывается, ему вообще противопоказано спиртное из-за хронического гастрита…

— Что же вы дали себя уговорить, мистер Триглистер?

— Чегт попутал, — каялся счетовод.

— Кали, кали попутала, дурень, — пророкотал из-за стола Гуру.

* * *

— Как, млять, швейцарские часики, — распинался Вывих, слегка покачиваясь, поскольку кайпиринья давала о себе знать и внутри него. Для пущей важности, Гуру многозначительно покосился на запястье, где красовались снабженные кучей циферблатов часы от известной компании «TAG Heuer». Как похвалялся сам Гуру, вещица стоила целое состояние и была подарком от немецкого отделения теософского общества Елены Блаватской.

— Лично Анка Бризант преподнесла, — хвастался он еще в Нью-Йорке. — Ничего себе так бабенка была, чумовая, млять… — и добавил, понизив голос. — К вашему сведению, Офсет, тот циферблат, что внизу, показывает обратный отсчет…

— Обратный отсчет? — не понял я.

— А то, — совсем уж шепотом добавил Гуру. — У него стрелки — в противоположном направлении вращаются, ясно? Как на ноль выйдут — все, шибздец, и сучке Кали, и ее эпохе, долбанной…

* * *

Приложив ладонь ко лбу козырьком, я принялся разглядывать советское судно. Как я и предупреждал Вывиха, у Макапы Амазонка не шире Темзы в окрестностях Лондона, поэтому, никакой нужды в бинокле не возникло. Судно и невооруженным глазом было, как на ладони. Его вид, признаться, несколько смутил меня. Судя по изящным обводам, за нами приплыл самый настоящий эскадренный миноносец. Правда, колпаки артиллерийских установок были демонтированы вместе с орудиями, а на кормовом гафеле реяло красное знамя со звездой, серпом и молотом, какое полагается нести гражданским судам Советской России.

— Черт бы меня побрал, если это не эсминец! — воскликнул я.

— А вы думали, за нами буксир пришлют? — съязвил Гуру. К слову, он, наконец избавился от маскарадного костюма мариачи, снова превратившись в военизированного ламу, имея в виду его знаменитую тибетскую шапочку и чисто армейского покроя френч с широкими накладными карманами. Триглистер вырядился еще экзотичнее, перещеголяв попутчика. Рубашка и шорты песочного цвета, высокие шнурованные сапоги и пробковый шлем, последний, явно на пару размеров больше, чем требовалось, превратили счетовода в пародию на британского колониального офицера.

— Великие дела со спущенными рукавами не делаются, — распинался Вывих, тыча в эсминец перстом. — Как говорят у нас в России, гулять так гулять, стрелять так стрелять, и так дальше. Товарищ Триглистер, а ну-ка, раскури-ка мне сигару…

— Смотгите, Гугу, как бы вас не укачало на богту, — предупредил Меер Аронович.

— Не боись, умник, не укачает, — лицо Вывиха приняло высокомерное выражение. — Раньше тебя укачает, крысу сухопутную…

— Товагищу Педегсу вгяд ли понгавится…

— Чего?! — перебил Вывих, багровея. — Заруби на своем крючковатом носу, Мишка, как научный руководитель проекта, срал я твоего Педерса с Пизанской башни. И, блядь, со Спасской, кстати, тоже…

— Так ему и скажите, Гугу? — глаза счетовода так яростно сверкнули из-под очков, что я не удивился бы, если бы Вывих воспылал, словно римская трирема под воздействием сфокусированного зеркалами Архимеда луча смерти.

— Даже не сомневайся, арифмометр ты ходячий. Ты дашь мне сигару или нет?!

В досаде закусив губу, Триглистер обернул ко мне раскрасневшееся лицо.