Новый Вавилон

— Благодарствуйте, — крякнул Гуру. Но, я уже во все глаза рассматривал приплывших на катере незнакомцев. Признаться, они с первого же взгляда производили сильное впечатление. Хмурые, атлетического сложения матросы в черных, застегнутых на все пуговицы бушлатах словно сошли с пожелтевших газетных страниц десятилетней давности. Тех, что описывали подробности большевистского переворота в Санкт-Петербурге, когда матросы с крейсера «Авроры» сковырнули составленное из масонов Временное правительство, ворвавшись в Зимний дворец и вышвырнув оттуда и бестолковых министров-временщиков, и глупых юнкеров с гимназистками, пытавшихся этих ничтожеств защищать. Конечно, скрещенных лент к пулеметам системы Максима, запомнившихся мне по старым снимкам, на моряках с советского научного судна не было. Но, их было несложно дорисовать, интуиция подсказывала, они могут появиться в любой момент. Кроме матросов на катере находились солдаты в полевой форме цвета хаки и черных кожаных кепках со звездами, которые засверкали рубинами еще издали.

— Морская пехота?! — опешил я.

— Майтрея с тобой, Персеюшка, какие ж это морпехи? Белены ты что ли объелся?! Глазки-то разуй! Они ж даже по возрасту в солдаты нибуя не годятся…

— А в офицеры?!

— Ексель-поксель, крестись, Персей, если черти повсюду мерещатся. Такой уж в Стране Советов порядок заведен — не принято у нас друг перед другом шмотьем выпендриваться! Не щеголяют в Советской России соболями с горностаями. Истинная красота, она ведь в чем?

— В пгостоте! — выпалил Триглистер.

— Верно гутаришь, комиссар, — осклабился Гуру. — И еще — в самоотверженном, млять, труде на всеобщее благо! А в чем у станка въебывать? В соболях, млять, с горностаями? Опять же, когда все в единую униформу одеты, это ж какая экономия для казны, где народные средства хранятся. И пускай их потом — куда хошь! Выкинь на помойку истории стереотипы, привитые гнилым буржуазным окружением, Персеюшка, друг ты мой ненаглядный, иначе, хуй тебя кто в Сатью-Югу пропустит в бурке на белом коне! Нахуй к Кали мелкособственнический индивидуализм! У нас ведь как принято? Каждый сознательный советский гражданин, к чему б его партия не приставила, ощущает себя солдатом, мобилизованным правительством на нужные для всей страны дела. И не суть, чем именно ему выпало заниматься, говно из выгребных ям отсасывать, или квантовую физику с релятивистской, млять, механикой к новым высотам поднимать! Вот оно как, короче…

— Пегед вами, товагищ Офсет, наши лучшие ученые, — в голосе Триглистера звучала гордость. — Только лично я бы пгедложил именовать их ученоагмейцами…

— Как-как?!

— Ученоагмейцами, говогю. Пока кгасноагмейцы стоят на стгаже священных завоеваний Октябгя, а тгудоагмейцы возгождают советскую индустгию, постгадавшую от гук белоинтегвентов, пегед ученоагмейцами поставлена задача вывести советскую научную мысль на новые, невиданные губежи познания…

— Теперь все встало на свои места, — заверил я.

— Это пгекгасно, — просветлел Триглистер.

* * *

Дюжие матросы набрасывали швартовочный конец на кнехт, когда один из ученых, не дожидаясь, пока катер встанет вплотную к причальной стенке, взбежал на нос и легко перемахнул к нам. Незнакомец был невысок и сухопар, а двигался ловко как пума. Военная форма сидела на нем как влитая, высокие яловые офицерские сапоги сверкали на Солнце зеркалами. Лицо было конопатым, щедро пересыпанным веснушками. При этом, резко очерченным, волевым, с квадратным подбородком и широкими угловатыми скулами. Из-под кожаной кепки торчали рыжие и жесткие будто щетка для обуви волосы. В глазу научного сотрудника сверкал монокль.

— Товагищ Свагс, — поприветствовал ученого Меер Аронович, несколько натянуто улыбнувшись.

— Товарищ Триглистер, — Сварс чисто по-военному вскинул ладонь к виску. Рыбьи глаза ученого оставались холодными, как две ледышки. — Товарищ Вывих…

— Как поживаете, любезнейший Эрнст Францевич? — с поклоном откликнулся Гуру.

— Лучше врагов революции, попавшихся мне, — слегка растягивая гласные, отвечал ученый, пожимая протянутую Вывихом ладонь.

— Эрнст Сварс, ученый из советской Латвии, — представил нас Гуру. — Большой специалист в области социальной антропологии. Полковник Офсет, выдающийся путешественник и большой друг Страны Советов. Генри Офсет-младший… Надеюсь, он станет на нашем судне юнгой, как тот пацан из книжки Стивенсона…

— О, это мы ему вполне легко устроим, — откликнулся Сварс, сопроводив реплику скупым кивком. — А теперь, товарищи, прошу проследовать за мной, — антрополог поправил кожаную портупею, оттянутую справа, где висела кобура с револьвером.

— А как же таможенные формальности? — удивился я, но антрополог уже перемахнул обратно в катер.

— Забудьте об этой егунде, — сказал Триглистер.

— Как это, забудьте?

— Всяческие таможни специально пгидуманы мигоедами, чтобы ставить пгепоны на пути объединения пголетариев всех стган, как завещали нам товагищи Магкс и Энгельс. С чего бы нам, спгашивается, потакать эксплуататогам в их непгикгытом ггабеже тгудящихя?