Новый Вавилон

— Сейчас одна, — ухмыльнулся Гуру. — Но до лета восемнадцатого года их было две. Сейчас в России не принято об этом вспоминать, эсеры были единственными, кто поддержал большевиков во время Октябрьского переворота. Чуть позже они вместе прихлопнули анархистов. А вскоре после этого не поделили власть. Эсеры ударили первыми, их боевики из ВЧК устроили провокацию, ликвидировав германского посла графа Мирбаха, водившего дружбу с большевиками, а Феликса Дзержинского, примчавшегося расследовать преступление, взяли в заложники тоже, по всей видимости, вывели бы в расход. Вот тут-то и взошла звезда Яна Оттовича. Дмитрий Попов велел ему кинуть председателя ВЧК в подвал, а тот, вместо этого, посадил его в машину и галопом в Кремль. Ленин с Троцким вызвали верные большевикам войска, и те посекли эсеров в капусту из пулеметов Максим. Один Димка Попов ухитрился слинять, парень был, не промах, доложу я вам. Выбрался из Москвы и рванул к батьке Махно в Гуляйполе. Не один, заметьте, а с Извозюком. К Нестору Ивановичу в ту пору сбежалось много народу, кого большевики не успели добить, поскольку сосредоточили усилия на деникинцах. У Махно Попов сделал карьеру, батька доверил ему целую дивизию. Извозюк все это время был при нем, и что они там в Украине на пару творили, вам, полковник, лучше не знать, лучше будете спать. Впрочем, резвились они не долго. Как только Фрунзе разгромил армию и барона Врангеля в Крыму, и у большевиков развязались руки, махновская вольница быстро закончилась. Попов, правда, снова едва не ушел, пытался ускакать за кордон когти рвать, но Извозюк недаром ошивался рядом. Скрутил в бараний рог и притащил на Лубянку, пожалуйте, Феликс Эдмундович, вот этот урод, который вас едва не расстрелял. В итоге Попову залепили пулю в затылок, а Извозюку — Орден Красного Знамени на грудь. С тех пор они Дзержинский держит Педерса и его дружков при себе. А Триглистер ваш — мудак, он же в курсе дела был, что за люди. Спрашивается, нахуя в бутылку полез?

— Почему это сразу мой?!

— А чей?! — Вывих одарил меня ухмылочкой, которая бы сделала честь самому Игнатию Лойоле…

* * *

— А вот и Джемалев, — вполголоса добавил Гуру через минуту, и я, не сдержавшись, принялся тереть глаза. Никогда не думал, что повстречаю подобное пугало на научном корабле. Правда, поскольку судно было марксистским, мне, пожалуй, не следовало удивляться. Но я все равно удивился, сказав себе: Вот так клоун… Сказать, что человек, которого, наконец-то, обнаружили на корме и привели к Шпыреву, выглядел экзотически, было все равно, что не сказать ничего. Наполовину военный, наполовину факир, наполовину дервиш, как тебе, Сара, такой симбиоз? Но, так и было, милая, клянусь! Чисто английского кроя френч с широкими накладными карманами и галифе придавали этому паяцу некоторое сходство с европейским офицером. А широченная белая юбка поверх штанов, вроде тех, в которые наряжаются на востоке танцовщицы, наводила на мысли о дервише, празднующем успешное завершение хаджа в Мекку. При этом, он напялил красные сафьяновые сапоги с загнутыми кверху острыми носками, ни дать, ни взять, какой-нибудь визирь при дворе падишаха, а то и джин, выбравшийся наружу через горлышко нечаянно откупоренной Шахерезадой бутылки. Лучше бы она оставила ее на дне морском. Я бы еще, пожалуй, подумал о туземном царьке, завербовавшемся на службу к британским колониальным властям в Мадрасе, и пожалованном ими амуницией с провонявшего нафталином склада обмундирования. Да, местный сахиб тоже подошел бы вполне, полной аутентичности мешала нахлобученная на лысую голову малиновая турецкая феска, украшенная черным конским хвостом по средневековой монгольской моде. Чуть не забыл, еще один яркий штрих к портрету. Физиономия у Джемалева была откровенно янычарская, со старательно выкрашенными красной хной лихими усами и стриженой бородкой. При этом, он извел на свои щеки столько белил, что превратил их в маску актера китайского театра, я посетил пару представлений, когда служил советником у генерала Юань Шикая.

— Что это за павлин? — шепнул я Вывиху.

— Тихо, сдурели вы что ли, Офсет?! — побелел Гуру. — Товарищ Джемалев — ученик самого Георгия Гурджиева, только он творчески переосмыслил дальневосточный эзотеризм, существенно обогатив его разными ближневосточными прибамбасами. Слил воедино мудрость монгольских лам и знания средневековых суфиев…

— Во как?! — вырвалось у меня.

— Джемаль? Ты где был? — спросил Шпырев, хмурясь. — Тебя обыскались, братишка…

На удивление, на этот раз начальник экспедиции обошелся без громов и молний. В моих глазах — это значило немало. С недавних пор…

— Я малилса за доблэстных красных шахыдов, уважаемый Ян-ага. — Чтоби Аллах смиластывылса над нымы и прыньял ых в райские кущи…

Сказано это было с большим достоинством и с еще большим акцентом.

— А почему на корме? — спросил Шпырев.

— Ибо кадисы вэлят правэдным, вазнася малитвы, сматрэть на Мекку…