— Надо пить, — шепнул мне Вывих, и мы дисциплинированно перелили спиртное в глотки. Надо так надо… После трех стаканов водки в голове зашумело, зато, признаюсь тебе со стыдом, милая моя, чудесным образом развиднелось на душе, а камень, лежавший на сердце, воспарил. Это, естественно, был натуральный самообман в чистом виде, прямое последствие алкогольного дурмана, куда я нырнул с головой. Однако, не могу сказать, будто не приветствовал этого в тот момент. Даже почувствовал, как прорезался аппетит. До того — мне кусок в горло не лез, а тут, как по волшебству, отпустило. Откусив моченый помидор, оказавшийся восхитительным на вкус, я обернулся к Вывиху, уплетавшему голубец. Хотел расспросить, куда и зачем унесли тело одного из павших моряков. А еще, разумеется, о товарище Джемалеве, познавшем, поди ж ты, премудрости самих суфиев. Однако, в первую голову, меня, конечно же, занимала судьба арестованного начальником экспедиции Триглистера. Как-никак, мы пробыли рядом порядочно времени. Гуру был единственным человеком на корабле, к которому я мог обратиться.
— Что теперь будет с Меером Ароновичем? — понизив голос, спросил я. Вывих, вздрогнув, словно ему залепили подзатыльник, выронил надкушенный голубец, и тот шлепнулся в тарелку, разбрызгав сметану на скатерть.
— Черт бы вас побрал, Офсет, что за идиотские вопросы за столом?!
Резкость, с какой это было заявлено, резанула меня, и я холодно пояснил, что, на мой взгляд, вполне естественно беспокоиться о попутчике, которого начал считать своим товарищем по экспедиции, пускай, и не из самых приятных.
— Вам-то какая забота, что с ним теперь сделают?! — прошипел Гуру почти враждебно. — Думайте о собственной шкуре, Персей, вот вам мой дружеский совет!
Не вняв ему, я позволил себе заметить, что не привык поступать по-скотски…
— Не привыкли?! — ядовито осведомился Гуру. — Так привыкайте! Вам теперь ко многому доведется привыкать, причем, чем быстрее, тем лучше персонально для вас. — И добавил, пока я переваривал это: — Выкиньте Меера из головы, полковник. Настоятельно рекомендую. Вы ему все равно не поможете…
— Как я понял, ему инкриминируют, что он разгласил маршрут судна американцам с англичанами?
— Вы чертовски догадливы…
— Его злая ирония понравилась мне даже меньше тона, каким это было сказано.
— Предлагаете сидеть, сложа руки?! — спросил я, не удосужившись скрыть презрительных интонаций.
— Предпочитаете лежать, протянув ноги?! — парировал Вывих.
— Протянуть ноги?! — переспросил я, покусывая губу.
— Кали вас за ногу, полковник, что вам неймется?! — нервно отложив вилку, Гуру кинул быстрый тревожный взгляд на Шпырева, не прислушивается ли? Но тот черпал пельмени из здоровенной дымящейся кастрюли и, склонив голову набок, слушал Рвоцкого. По губам начальника экспедиции блуждала мрачная ухмылка.
— Думаете, лично вас трудно обвинить в соучастии, полковник? — осведомился Гуру, поедая меня глазами. — Нет ничего проще, уверяю вас. Вы же иностранец, значит, уже под подозрением! Автоматически, млять! Так что, не играйте с огнем, если только не хотите в кутузку за компанию с Меером! И кончайте совать нос, куда вас не просят! Триглистер сам нарвался! Не надо было в бутылку лезть! Никто его не просил! Сидел бы тихо, может быть, пронесло. Сам должен был понимать, не маленький, чем чревато то, что его угораздило якшаться с Троцким. Он что думал, ему это забыли?!
— Это из-за связей с Троцким Педерс назвал Меера Ароновича троцкистом?
— Делаете успехи, полковник, — откликнулся Гуру, придвигая к себе тарелку с голубцом.
— А что в этом крамольного? — не понял я. — Насколько мне известно, Лев Троцкий — большой человек, один из самых влиятельных большевистских лидеров.
Гуру поджал губы.
— Не мелите чепухи, Офсет. Вы сильно отстали от жизни, читали бы, хотя бы изредка, газеты! Троцкий давно не у дел! — порывисто потянувшись к бутылке, Вывих плеснул себе в рюмку, но рука подвела его, и добрая половина водки пролилась на скатерть. — Вам налить, Офсет?
Я сделал отрицательный жест.
— Пленум ЦК отстранил его от командования Красной Армией за бонапартизм. Его теория Перманентной революции была признана партией политически вредной. До недавнего времени он трудился в Комитете по концессиям, но все идет к тому, что и оттуда скоро выкинут. А потом дожуют…
— Как это, дожуют? — упругая маринованная лисичка, которую я решился, наконец-то, отведать, попала мне не в то горло, и я чуть не подавился.
— Не стройте из себя кретина, ради Майтреи! Зубами дожуют, как еще?! Вы же среди каннибалов жили, кто кому должен рассказывать, как это обычно делается?! Понятно, когда пароход калибра Троцкого идет ко дну, неизбежно случаются водовороты, затягивающие следом даже тех, кто думал, что вовремя спрыгнул через перила…
— На Меера Ароновича намекаете?
Решительно отвернувшись, Гуру снова потянулся за голубцом, с которым никак не мог разделаться по моей вине. Нанизал на вилку, заново обмакнул в сметане и понес ко рту, явно дав мне понять, что считает неприятный вопрос исчерпанным. Но, я так не думал.