Новый военный гуманизм: уроки Косова

«Истинные победители» находятся за рамками сферы высокотехнологичного производства. Ведущие строительные компании США (Brown & Root, Halliburton, Bechtel) «уже дали понять, что полны страстного желания отстраивать мосты и дороги», «стертые в порошок» их партнерами из сферы высоких технологий, а западные энергетические компании имеют виды на «восстановление распределительных сетей». Британцы боятся, что могут в очередной раз «упустить» такую возможность, как это случилось после войны в Персидском Заливе, когда их потеснили американцы и соперники с континента. Департамент торговли и промышленности правительства Великобритании пытается скоординировать действия британских компаний, стремящихся участвовать в «восстановлении Косова», так как этот лакомый кусочек, по самым грубым подсчетам, может принести таким компаниям в ближайшие три года от 2 до 3,5 миллиардов долларов¹³.

По наблюдениям Рэндольфа Бурна, война может быть «оздоровлением для государства», но под «государством» в этом случае следует понимать нечто более широкое, чем просто правительственные функции.

Возможным достоинством силового решения является и то, что оно раскрывает агрессивную позицию НАТО; позитивный итог, учитывая, что натовский контроль над Европой пока не аксиома. Ведь стратеги США, безусловно, питают противоречивые чувства по поводу решения Европейского Союза после войны начать работу над «общей политикой обороны», которая позволит ему действовать независимо от Соединенных Штатов в своих «наблюдательских и миротворческих миссиях», причем понятия «оборона» и «миротворчество» следует интерпретировать в их обычных значениях¹⁴.

Памятуя об этом последнем соображении, мы можем вернуться к замечанию военного историка и аналитика Джона Кигана о том, что результатом войны стала «победа нового мирового порядка», который был «возвещен Джорджем Бушем после войны в Персидском Заливе», и что после победы воздушной мощи на Балканах «мировой порядок выглядит более защищенным». На этом ощущении делал акцент и Клинтон в своей триумфальной речи, сообщая «американскому народу, что мы одержали победу, благодаря которой мир станет более безопасным»¹⁵.

Все эти утверждения правдоподобны только в том случае, если в их основе лежит негласное допущение о том, что из понятия «мир» исключена большая часть мира. Защищенным оказывается «мировое сообщество» в специфическом смысле этого слова: прослойки богатых и привилегированных в индустриальных обществах Запада, а также их партнеры и единомышленники в других частях света.

Аналогичным образом следует трактовать и комментарии Кигана по поводу войны в Персидском заливе. Данную войну тоже приветствовали как торжество «мирового сообщества», и великая победа в ней также сопровождалась пылкой риторикой о грядущей новой эре всемирной нравственности. Но, по крайней мере, отдельные западные обозреватели отмечали, что вследствие своей военной политики США и Соединенное Королевство остались в «жалком меньшинстве в мире», если говорить о реальном мире¹⁶.

Массовые настроения, бытовавшие за пределами богатых индустриальных обществ, точно подметил кардинал Паоло Эваристо Арнс (Бразилия), который в 1991 году писал, что в арабских странах «богачи солидарны с американским правительством, а миллионы бедняков осуждают его вооруженную агрессию». Во всем «третьем мире», продолжал он, «царят ненависть и страх: когда они решат напасть на нас» и под каким предлогом?

Когда по прошествии времени, в декабре 1998 года, два воинственных государства снова решили бомбить Ирак, их изоляция стала еще более очевидной. И хотя в своем последнем крестовом походе за нравственность они заручились поддержкой кое-каких слоев мировой общественности, подавляющее большинство населения мира, по-видимому, все еще продолжает задавать себе вопрос кардинала Арнса.

Даже в государствах, фактически находящихся под покровительством сильных мира сего, далеко не все рукоплещут их политике. Так, полуофициальная египетская пресса выразила серьезную обеспокоенность «новой стратегической концепцией» НАТО, впервые озвученной в апреле, на праздновании его годовщины, в самый разгар войны. Карим Эль-Гаухари расценил ее как «лицензию на всемирный интервенционизм». Открытие НАТО «новых потенциальных угроз для евро-атлантического мира и стабильности» служит зловещим сигналом для тех, кто уже более чем достаточно испытал на себе европейское всемогущество; не только британцам «слышатся до боли знакомые имперские колокола», когда США и Соединенным Королевством в очередной раз овладевает «благородная» ярость. «Для периферии альянса и ее перспектив, например, с точки зрения арабского мира, этот документ звучит как рецепт кошмара», поскольку концепция обороны НАТО подразумевает «безопасность и стабильность Средиземноморского региона» и за его пределами, то есть реанимацию истории, которая благодаря богатому личному опыту хорошо понятна народам вне цивилизованных государств, составляющих официальное «мировое сообщество»¹⁷.