Новый взгляд на историю Русского государства

Кроме того, мы уже видели ранее, что Дунай прежде назывался Волгой, так как и до сих пор на берегах его живут Волгари, по-гречески (по-русски — Болгары), но затем, когда западно-европейская культура, благодаря тем же крестовым походам, стала распространяться на Восток, отодвигая туда и границы Австро-Азии, крестоносцы, уйдя за Дунай, перенесли его прежнее название «Волга» на современную нам Волгу, а южнее они же шагнули за Босфор, давши название «Азия» сначала Анатолийскому полуострову (по-гречески Асия[259]), а затем и всему континенту, да и название Босфор перешло на Керченский пролив Азовского моря, создавши миф о будто бы существовавшем там древнем Боспорском царстве.

Благодаря этому и Австро-Азийские события могли в воображении части последующих поколений ученых схоластов перекочевать на восток, создав там призраки могучих империй. Вот эти-то исторические призраки и находим мы у Ибн-Батуты на фоне имевшихся у него верных географических сведений о Крыме, чем легко доказывается, что сам он не был путешественником, а только компилятором рассказов, принесенных его предкам возвращавшимися крестоносцами, придав им для убедительности характер собственного путешествия и перемешав между собою страны и нравы. Вот, например, его описание дворцовых приемов этого самого царя — старейшины Уз-бека.

«Одна из привычек его та[260], что в пятницу после молитвы он садится в шатер, называемый золотым шатром, разукрашенный и диковинный. Он состоит из деревянных прутьев, обтянутых золотыми листками. Посредине его деревянный престол, обложенный серебрянными позолоченными листками; ножки его из чистого серебра, а верх его усыпан драгоценными камнями. Царь садится на этот престол; с правой его стороны две фаворитки (хатуни) и с левой — две. Перед ним сидит дочь его Ита-куджуджюк, т.е. Идочка[261]. Когда приходит одна из фавориток (в подлиннике хатуней, не от греческого ли гетера?), царь встает перед нею и держит ее за руку, пока она всходит на престол. Что касается до главной из них, то он идет к ней навстречу до двери шатра, приветствует ее и берет ее за руку, а когда она взойдет на престол и усядется, только тогда садится сам царь и все это происходит на глазах людей без прикрытия.

Старшая фаворитка (хатунъ) это сама царица...[262] Сообщил мне один из заслуживающих доверия людей, знакомых с рассказами об этой царице, что царь любит ее за одну свойственную ей особенность, которая состоит в том, что каждую ночь он находит ее как бы девственницей. Другой рассказывал мне, что она из потомства той женщины, из-за которой, как говорят, царство отошло от Соломона —да будет над ним мир — и которую он, когда царство опять вернулось к нему, приказал оставить в безлюдной степи. Она-то и была брошена в степи Кипчакской. Половой орган ее был видом похож на кольцо, как это бывает у всякой, кто происходит от нее. Но ни в Кипчацкой степи, ни в другом месте я не видел никого, кто бы рассказывал, что он встречал такого рода женщину или слышал про нее кроме этой царицы. Только один из жителей Китая говорил мне, что там есть порода женщин такого вида. Мне под руки не попадалась такая, и я не знаю, действительно ли это так.

На другой день после посещения царицы, мы зашли ко второй фаворитке (хатуни) и застали ее на тюфяке (кушетке), читающей „достославную книгу“ (Коран). Перед нею было около десятка женщин-старух и до двадцати „дочек“ (т. е. девушек — filles), которые шили золотом одежды. Мы поклонились ей, и она прекрасно ответила нам приветствием и речью, приказала принести кумысу и собственноручно подала мне чашу, подобно тому, как это сделала царица. Затем мы ушли от нее.

Имя третьей фаворитки Баялунь[263] (созвучно с русским боярыня), пишется через „ба“, „я“, „лу“ и „н“. Она дочь владыки Константинополя Великого, султана-такфура. Мы зашли и к ней. Она сидела на резном троне с серебряными ножками; перед нею было до 100 византийских, тюркских и нубийских девушек, стоявших и сидевших. Во главе их были отроки[264], а перед нею еще дворецкие из Византийцев. Она расспросила о нашем положении, о нашем приезде, о дальности нашей родины, плакала о нас и утирала лицо свое, находившимся в ее руках платком, вследствие своей жалости и сострадательности. Она приказала подать угощение, которое и было принесено. Мы поели в ее присутствии, и она глядела на нас. Когда мы захотели уйти, она сказала: „Не уходите от нас совсем, а возвращайтесь к нам еще раз и поведайте нам ваши нужды“.

Она выказала благородные черты характера и послала нам вслед за кушаньями много хлеба, масла, баранов, дирхемов, прекрасную одежду, трех коней отборных и десяток других, обыкновенных. С этой фавориткой я потом совершил обратное путешествие свое в Константинополь Великий.