Нож великого летчика (Седой и 'Три ботфорта' - 1)

Гиз сжимал челюсти, мужик орал и хлестал Гиза железным прутом, после одного из ударов на боку собаки проступила кровавая полоса. Я понял, что медлить больше нельзя. То есть, как - понял? Я не думал, не понимал, не оценивал свои силы в этой ситуации - я просто рванулся, чтобы хоть что-то предпринять. Сначала я стукнул кулаком по стеклу, стекло задребезжало, похититель поднял голову, увидел мою перекошенную рожу, и на его роже отразилось глубокое изумление. А я, поняв, что через окно врываться нет никакого смысла, соскочил с плечей моих друзей, кинулся к двери и ударил по ней всем телом. Дверь оказалась не запертой - этот тип был настолько уверен в своей безопасности, что, естественно, и не вздумал закрывать её на щеколду - и я, влетев внутрь, набросился на него с кулаками.

- Сволочь!.. - орал я. - Сволочь!..

Он сперва ошалел от моего натиска, потом попробовал и меня стегнуть металлическим прутом, но я в этот момент озверел настолько, что выхватил прут у него из рук и принялся дубасить его самого. Гиз отпустил его ногу и попятился к двери, одобрительным рыком давая мне понять, что я действую как надо, а Юрка с Димкой, вбежавшие в сарайчик вслед за мной, так и замерли на пороге, остолбенев. Наверно, они никогда не видели меня в такой ярости.

Я очнулся только тогда, когда похититель, изогнувшись и подставив мне левую руку - вернее, левое плечо - выхватил нож. Не тот, не нож Сент-Экзюпери, а нормальную финку-самоделку, большую и страшную. Я отступил на два шага, продолжая сжимать прут в руках и тяжело дыша.

- Ну. иди сюда, - проговорил этот тип, выставив финку острием на нас и глумливо ухмыляясь. - Иди, иди.

По тому, как он держал финку, было понятно, что он умеет с ней обращаться: из своего положения он мог нанести удар снизу вверх и чуть сбоку, тот удар, от которого очень трудно защититься, даже если знаешь все приемы. Уж чему-чему, а тому, как драться на ножах и как правильно держать нож, дворовая жизнь нашего времени учила на ять. Всякий это знал, даже если в реальности не видел ни одной поножовщины и не участвовал в ней. Знал и я - и сразу увидел, что с этим человеком лучше не связываться.

Но у меня в руках был металлический прут, и я предупредил:

- Только сунься - так огрею прутом по запястью, что вышибу твой ножик!

Он усмехнулся, но вперед соваться не стал.

- Больно вы борзые, ребята, - сказал он. - Чего вам надо? Собаку? Забирайте и проваливайте, пока я добрый.

- Еще нам нужен тот нож, который ты украл! - выпалил Димка.

- Нож? - этот тип вроде как задумался. - Насчет ножа - торг особый. При себе у меня его нет. Хотите - встретимся завтра утречком?

- Хотим! - сказал Юрка, подмигивая нам. Ведь это означало, что нам придется прогулять школу - в мои времена суббота была учебным днем, если вы не знаете. - Во сколько?

- В одиннадцать! - широко осклабился этот тип.

- Заметано! - сказал Юрка. - Где?

- Знаете пустырь под стройку за Гороховым полем? Вон там.

- А почему ты сейчас не можешь отдать нож? - влез Димка.

- А потому что с ножом - не тот случай! - заржал этот тип, ещё резче выставляя вперед свою финку. - Или потягаться хотите?

"Тягаться" нам не имело никакого смысла. Мы бы ни за что не сунулись вперед, видя его выставленную финку, а он бы ни за что не попер на нас, приготовившихся к обороне, с металлическим прутом в моей руке и с Гизом, прижавшимся к нашим ногам и рычащим, злобно ощетинившись. Конечно, такой тип нас бы всех троих уложил - куда трем мальчишкам тягаться с крепким мужиком? - но и он понимал, что, при нашем накале и готовности драться чем угодно, до конца, шансы получаются пятьдесят на пятьдесят. И что в любом случае он выйдет из схватки сильно потрепанным.

Я тоже все это понимал. Но, честно скажу, у меня подступала противная тошнота к горлу и коленки подкашивались. Мне было страшно, очень страшно. Рассказов о шпане, пускающей в ход финки по делу и без дела, мы слышали много - такой шпаны было в нашем районе пруд пруди - но сами никогда на такие "разборки", как сказали бы сейчас, не нарывались. Так вот, мне был настолько противен мой страх, и сам я себе противен из-за этого страха, что я сказал:

- Почему это - "не тот случай"? Разве долго нож вынуть и вернуть нам?

Потом Юрка и Димка утверждали что я проговорил все это не свойственным мне, наполовину сдавленным, а наполовину кукарекающим, голосом. Вполне возможно. Мне понадобилось приложить немалые усилия, чтобы преодолеть мой страх, и на моем голосе это не могло не отразиться. Но, в любом случае, я сумел задать мой безумно дерзкий - как я считал тогда - вопрос, и на этот вопрос противостоящий нам тип не мог хоть что-то не ответить.