Нож великого летчика

Вот пристроился чуть в стороне от основного движения инвалид, на тряпице разложивший ценные значки и медали — и, кажется, даже ордена. Рядом с ним стояла сумка, из которой он извлекал пиво, бутылку за бутылкой, и потихоньку потягивал. Вот мужик в застегнутом наглухо пиджаке, он двигался навстречу главному потоку, с каким-то почти болезненным тщанием шаря по лицам — пытался угадать покупателей. Время от времени — видимо, решив, что именно этот человек может клюнуть — он быстро отгибал полу пиджака, показывал товар, что-то бормотал, а то и просто вскидывал вверх несколько пальцев, и, убедившись, что опять промашка, двигался дальше.

Мы, из любопытства, стали подбираться поближе к нему, и только успели разглядеть брелки в виде черепов, гробиков и скелетов, как рядом с нами возник другой тип и протянул нам кляссеры:

— Марки, пацаны! Танзания по тридцать копеек штука!

А наше внимание уже привлек другой мужик, державший под мышкой стопку новеньких книг. Одну из книг — «Марсианские хроники» Рея Бредбери — держал в руках покупатель и внимательно просматривал.

Нам и это было интересно, но Седой уже исчезал вдалеке. Он успел перехватить Кривого — насколько мы поняли, Кривого прозвали Кривым не из-за того, что у него не было одного глаза или что его глаза косили (оба глаза у него были на месте, и смотрели вроде бы нормально), а из-за того, что вся его худая высокая фигура была какой-то искривленной, будто кочерга — и теперь Седой и Кривой удалялись на одну из боковых аллеек, беседуя о чем-то.

— Скорей! — поторопил я друзей. — Нам нельзя их потерять!

И мы заторопились мимо всего, что ошарашивало изобилием и казалось сказкой, пещерой Али-Бабы: мимо потрясающих «дисков» — по-моему, и у Юрки, со всеми его «битлами» и «роллингами», таких не было — мимо американских сигарет, японских магнитофонов, ярких целлофановых пакетов с эмблемами иностранных фирм, женской косметики, футболок и водолазок с иностранными надписями, цветастых журналов, продавцы которых предпочитали свой товар показывать очень исподтишка, лишь порой, на уголке журнала, специально выставленном из-под полы, можно было различить обнаженную женскую грудь, мимо «объемных» открыток, мимо шариковых ручек с фигурками — паровозиками и русалками — плавающими в прозрачном корпусе ручки вверх и вниз, мимо всего, о чем мы только слышали, но никогда не видели.

Седой и его собеседник свернули на боковую аллейку и вели напряженный разговор. При нашем приближении Седой сделал нам незаметный его собеседнику знак: мол, не очень высовывайтесь. Мы покорно остановились в начале аллейки.

— Выходит, Клим сдал нож барыгам? — пробормотал Юрка.

— А чего ещё от него ждать? — отозвался Димка.

— Как вы думаете, Седой сможет отобрать нож у барыг? — спросил я.

На это ни у кого ответа не было. Мы очень верили в Седого, но понимали, что барыги, вцепившиеся в свой товар — это будет в сто раз похлеще Клима и всей его шпаны.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ АРЕСТ

Здесь, наверно, надо сделать небольшое отступление, чтобы вы лучше почувствовали вкус той эпохи, в которую прошло мое детство. Нам потом не раз доводилось бывать на «черных рынках», и опыт общения с публикой на них годам к пятнадцати-шестнадцати усваивался крепко.

Да, все эти спекулянты… «форца», как ещё их тогда называли. Люди, которые могли предложить нам если не то, о чем мы мечтали, то хотя бы хорошую подделку под мечту. Потому что мечтали мы о дальних странах, о поисках сокровищ, о том, как пальмы шелестят или о том, как кровь запекается на губах в безводной пустыне, когда последними патронами отстреливаешься от дикарей-людоедов. Или, наоборот, о полюсе холода, о собачьих упряжках, о плевках, замерзающих, не долетев до земли. Или — о прокопченных кварталах Лондона и Берлина, где великий сыщик, вроде Шерлока Холмса, глядит, задумавшись, в окно, а где-то в полуподвале корпит изобретатель, и пахнет у него магнитной стружкой, и через обмотки его реле и трансформаторов проходит заряд электричества, и от этого заряда аппарат испускает синеватый луч, обладающий волшебными, доселе не виданными, свойствами. Или, еще, мечталось увидеть боксерский поединок настоящих профессионалов, о профессиональном боксе тогда ходили легенды, которые, в итоге, оказались намного красивее действительности. А может, это мы устали ждать, и, когда спустя двадцать лет впервые увидели профессиональный бокс, со всем его антуражем, то были уже не те. Словом, мы мечтали о распахнутом мире, а на «черных рынках» мир немного приоткрывался, потому что туда стекались товары со всего света, и можно было ходить и глазеть, и сами слова «Это сделано в Малайзии», «Это сделано в Мексике» звучали совсем иначе, чем сейчас. Сейчас мы, чаще всего, понимаем это только в одном смысле: товар — барахло, который долго не проживет, а тогда даже потрогать было приятно, потому что от одного прикосновения на твоих руках, казалось, навеки остается колдовская пыль неимоверно далекой и неимоверно прекрасной страны, будто радужная пыльца с крыльев бабочки.