Нравственная философия

В этом царстве призрачности напрасно ищем мы, где бы постоянно установиться, на чем бы твердо основаться. Для нас нет другого краеугольного камня, кроме старательного, неукоснительного упражнения над своим собственным я и строгого изобличения всякой в нем двуличности или самообольщения. Как бы ни играли нами другие, мы не должны сметь играть сами собою, и в глубине души обходиться с собою с крайнею честностью и истиною. Я считаю простые детские добродетели правдолюбия и честности корнем всего, что ни есть превосходнейшего в личности человека. Говорите, как думаете, будьте такими, какими вы есть, и платите ваши обязательства всякого рода. Быть человеком состоятельным во всем, человеком, на которого можно положиться, чье слово связывает его самого как крепчайшая цепь; быть человеком, которого ничто на свете не заставит плясать под чью-либо дудку, ничто не рассеет прахом, ничто не подточит, — кажется мне предпочтительнее самой громкой молвы по всей вселенной. Существенность — это основание всякой дружбы, всякой религиозности, всего поэтического, всех искусств и знаний. При подошве и на выси всякого самообольщения я усматриваю то мошенничество, которое всегда научает нас жить и действовать для сохранения наружных приличий, наперекор нашим убеждениям, которые в часы здравомыслия неопровержимо доказывают нам, что одно то, что мы действительно есть, служит нам впрок с друзьями и приятелями, с людьми посторонними, с самою судьбою и роком. * * *

Сколько философии, ума, нравственности выразили древние персы следующим изречением:

Прельщен ты будешь, — знай! хоть ты мудрец из мудрых,

Так пусть же не порок, — добро тебя прельщает.

Во вселенной нет анархии, нет слепого случая. Всюду система, всюду постепенность. В ней каждое божество пребывает в своей области. Юноша, при своем вступлении в чертог небесной тверди, чувствует себя один на один с ними, — с божественными; они изливают на него свои благословения, они расточают ему удары и манят его к себе, ввысь, к своим престолам.

Внезапно и неожиданно начинают на него валиться снежные хлопья ложных истин. Ему чудится, что он очутился посреди необозримой толпы, которой подвластна и та дорога, и другая; что он обязан повиноваться движениям, направляемым этою толпою… и он кажется себе таким убогим, сирым, ничтожным. Безумное скопище толкает его туда и сюда; яростно повелевает делать то одно, то другое. Ему ли противиться его воле? Ему ли думать и действовать по-своему? Новые видоизменения и новые ливни разочарований ежеминутно ставят его в тупик, сводят с ума.

Но когда путем-дорогою воздух на мгновение прочищается и тучи несколько пораздвинутся, он опять видит их — божественных; они восседают на своих престолах, кругом и около него: они одни с ним одним.