Нравственная философия

«О чем наши ежедневные мольбы?» О том, чтобы быть вытянутыми по условной мерке «Восполните, благоутробные боги, мои недостатки в изворотливости, в наружном виде, в моем положении и состоянии: во всем, что ставит меня в некотором отдалении от того вожделенного хоровода; восполните недостающее мне, да буду я одним из тех, кому дивуюсь, и да стану с ними на короткую ногу!» Но премудрые боги произносят: «Нет, мы имеем для тебя в виду нечто лучшее. Горькими унижениями, повсеместными поражениями, лишением всякого сочувствия, расстоянием целых пучин разногласия ты познакомишься с истинами и с человечностью пообширнее тех, которые в ходу у щеголеватых джентльменов».

«Посмотрим, в чем по большей части молитвы людей и что такое молитва? — Молитва есть доступ в бесконечность; она должна испрашивать у Бога даровать душе новую доблесть, поддержать, окрылить ее силою неведомою, неземною; молитва совокупляет видимое с невидимым, обыденное и знаемое с дивным и сверхъестественным. Молитва — это обзор всех событий жизни с высочайшей точки зрения, это одинокая беседа души, погруженной в созерцание и восторг от дел своего Создателя; души, согласной с ним в духе и исповедующей, что всякое Его даяние благо и всяк дар совершен. Но просить себе молитвою такую-то особую утеху, вне добра вечного — недостойно человека; но смотреть на молитву, как на орудие к достижению той или другой житейской цели, — низко и постыдно. Такая молитва есть доказательство раздвоения, а не единения внутреннего сознания с законом естества, потому что человек, слившийся воедино с Богом, сладостно отрекается от своей личности: возношение духа сопровождает его и возбуждается на каждом шагу».

Пред его глазами «мир воспроизводится миниатюрно в каждом событии, так что все законы природы можно проследить в самом малейшем факте. И беспристрастный судья этих событий и существующего порядка вещей, он описывает их с величайшею верностью, но без увлечений, без гнева, как человек, уже одолевший едкую горечь фактов и призванный ослабить их пагубное влияние. Такое призвание достойно этой души могучей, ясной, умудренной, вполне сознательной. Он проникнут сущностью религии, поэзии, философии, веры, любви и повиновения. Ему возможно внимать божественным глаголам и начертываать несколько слов из вековечных нравственных законов, которые могут открыть новую эру самых существенных улучшений. Пред его духовным оком расстилается настоящая действительность, которой «видимый мир служит только отражением», — очень печальным, как следует из описания:

«Нарушения законов природы, свершенные и предшественниками, и современниками, налегли на нас и искупаются нами. Неловко и тяжело каждому живущему человеку… Что же это, как не попрание законов и естественных, и разумных, и нравственных? И не только доказательство, но полное удостоверение в том, что нужно было нарушение за нарушением, для того чтобы дойти до накопления такой многосложности бедствий, окружающих нас со всех сторон. Войны, чума, голод, холера обнаруживают какое-то озлобление в природе, которое, будучи возбуждено преступлениями человека, должно быть искуплено человеческими страданиями».

«… Много ли есть в наш век личностей великих, доблестных? Нет, нет между нами ни мужчин, ни женщин, способных дохнуть обновлением на нашу жизнь, на наш общественный быт! Нервы и сердце человека высохли, и все мы стали робкими, оторопевшими плаксами. Мы боимся правды, боимся счастья, смерти, боимся один другого. Большая часть людей нам современных оказываются до того несостоятельными, что они не в состоянии удовлетворять своим собственным потребностям;их самолюбивые притязания стоят в разительной противоположности с их действительным могуществом, которое со дня на день хилеет и оскудевает. Все мы — ратоборцы гостиных, а когда нужно сразиться с судьбою, мы благоразумно обращаемся вспять, не понимая, что в таком-то именно бою и крепнут силы».

«… Нам следует обратиться за ответом к Высочайшей Мудрости. От Нее узнать — красота, здоровье, крепость тела, составляющие теперь исключения, не были ли в своем основании всеобщим достоянием человечества? — А гений? разве это отвлеченность, а не воплощение? Где же теперь гений без примеси? И в каком младенце может он надежно сохраниться? Из одной учтивости называем мы гением полупроблески света; этим именем величаем мы талант, блестящий сегодня, для того чтобы славно пообедать и славно поспать завтра; и посмотрите: повсюду человеческие общества находятся в руках — как их по справедливости называют — людей партий, а не людей божественных Такие люди пользуются своим преобладанием для того* чтобы еще более утончить чувственные наслаждения, а не для того, чтобы вести против них открытую войну. Напротив того, истинный гений — аскет по природе, аскет, полный благоговения и любви. Прекрасные души смотрят на чувственные влечения, как на немощь: они видят красоту в границах, которые их сдерживают, и в нравах, которые им противодействуют».