Читаем Нравственная философия полностью

Крайний предел достижения всякого факта есть начало новой прогрессии фактов. Всякий закон общий есть только одиночное проявление другого всемирного закона, который вскоре должен обнаружиться. Историк окончил свой труд; «что за совершенство! что за полнота! все под его рукою приняло новый вид: он выше всех людей!» Но вот является другой историк и начертывает обвод, обширнее того круга, законченностью которого мы восхищались. Так бывает и со всеми. Окончательный вывод сегодняшней науки, вывод для нас изумительный, будет включен простым примером в обзор более широкий и смелый. Завтра может воцариться мысль, которая укажет нам такое небо, куда не достигали никакие эпические и лирические поэты воображения. Каждый человек не столько труженик этого мира, сколько намек на то, предчувствие того, чем он желает быть. Люди проходят мимо нас живыми проророчествами времен будущих.

Если мы обратимся к области внутреннего сознания, открывается и там то же различие взглядов. Никто не надеется быть вполне понятым; не надеется даже вполне понять самого себя. Мне представляется он как обладатель истины, уже снискавший мир на лоне Божьем; он же чувствует, что есть храм, есть тайник в душе его все еще замкнутый, все еще недостижимый. Мы все верим в возможность, выше и лучше прежних и теперешних проявлений нашего существования.

Беспрерывное желание возвыситься над самим собой и идти далее точки, до которой дошел, всего яснее выказывается во взаимном отношении людей. Мы жаждем одобрения, если же получим его, то принимаем как унижение. Любовь — лучшее благо жизни, но, любя истинно, мучишься сознанием своих несовершенств. Можно заключить о прогрессе человека по кругу его друзей. Человек перестает казаться для нас занимательным, лишь только мы увидим его границы: когда дойдем до них, не сильные впечатления производят на нас его таланты, предприятия, ученость. Еще вчера он был заманчив как необъятная надежда, как глубокое море, сегодня вы убедились, что море — пруд и что не стоит хранить его в памяти. Когда я не ослепляю себя добровольно, я очень хорошо понимаю, где оканчиваются беспредельные достоинства лиц, самых знаменитых и могучих. Они великолепны, благородны, велики благодаря щедрости наших речей; действительность не такова. О, во веки благословенный Дух, которому я изменяю для людей, не имеющих с тобою ни тени подобия! Всякий раз, когда мы делаем уступку по каким-нибудь личным соображениям, мы лишаем себя божественного состояния. Мы продаем престол Ангелов за минутное и смутное удовольствие.

Есть степени и В идеализме. Сперва мы играем с ним по-школярски, как с магнитом — тою же игрушкою. Потом, в разгаре молодости и поэзии нам мнится, что идеализм, может быть, прав, что нас достигают же некоторые осколки, некоторые проблески его правды; далее он принимает осанку строгую и величественную: в нас зарождается подозрение, что он должен быть прав; наконец, он является в смысле нравственном и практическом, и мы познаем, что есть Бог, что он в нас, что все созданное есть отражение Его совершенств.

Что такое и разговор, как не круговая игра, в которой мы переступаем за предел молчания. Нельзя судить о людях по влиянию, которое производит на них ум собеседников. Завтра они могут забыть свои сегодняшние витийства и побрести, опять опираясь на свою старую палку. Но пока это пламя сверкает вокруг нас, будем наслаждаться его яркостью. Гениальный ум огнем своего взгляда прожигает все завесы; статуи делаются людьми, все предметы получают смысл, и все, даже вазы и кресла, представляется символами, тогда как основание того, на чем мы утвердились, кажется зыбко и колышется под ногами. Но вообще молчание наносит стыд громким словам. Длина речи обозначает расстояние, находящееся между говорящим и слушающим. Если бы они были согласны на одной умственной данной, можно бы обойтись без слов; если б они были совершенно согласны насчет всего, слова показались бы им нестерпимы.

Литература есть внешняя точка круга в образе жизни новейших времен. Она служит площадкою, с небольшой высоты которой можно поглядеть на нынешний наш быт. Не мешает познакомиться с творениями и с ученостью древних; посидеть в домах римлян, карфагенян, греков, чтобы яснее понять, как теперь живут и благоденствуют французы, англичане, американцы. Лучшими судьями самой литературы бывают люди или стоящие на высоте развития духовного, или среди вихря деловой жизни, или тесно сжившиеся с простотою природы. Не хорошо разглядишь поле, если сам выйдешь на него.

Перейти на страницу:

Все книги серии Классическая философская мысль

Похожие книги

САМОУПРАВЛЯЕМЫЕ СИСТЕМЫ И ПРИЧИННОСТЬ
САМОУПРАВЛЯЕМЫЕ СИСТЕМЫ И ПРИЧИННОСТЬ

Предлагаемая книга посвящена некоторым методологическим вопросам проблемы причинности в процессах функционирования самоуправляемых систем. Научные основы решения этой проблемы заложены диалектическим материализмом, его теорией отражения и такими науками, как современная биология в целом и нейрофизиология в особенности, кибернетика, и рядом других. Эти науки критически преодолели телеологические спекуляции и раскрывают тот вид, который приобретает принцип причинности в процессах функционирования всех самоуправляемых систем: естественных и искусственных. Опираясь на результаты, полученные другими исследователями, автор предпринял попытку философского анализа таких актуальных вопросов названной проблемы, как сущность и структура информационного причинения, природа и характер целеполагания и целеосуществления в процессах самоуправления без участия сознания, выбор поведения самоуправляемой системы и его виды.

Борис Сергеевич Украинцев , Б. С. Украинцев

Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука