Нравственная философия

Мы все разумны. Разница между нами не в толке, а в уменье. В одном академическом клубе встречался я с человеком, который оказывал мне чрезвычайную внимательность, воображая себе, что я, как писатель, имею опытность несравненно обширнее, чем его; тогда как я видел, что в этом отношении мы совершение равны с ним. Кто из нас способен написать «Отелло» или «Гамлета»? Заметьте, однако, как легко гений их творца, его изумительное знание жизни, его увлекательное красноречие находят доступ в нашу душу. Разум творческий, который мы называем гением, встречается гораздо реже разума восприимчивого. Первый производит мысли, поэмы, изречения, проекты, системы, умозрения. Это — деторождения духа: произведения союза мышления с природою. Ничего нет труднее, как принудить себя думать. Человек принимается, например, обозревать основания гражданских учреждений или хочет углубиться в отвлеченную истину. Он безостановочно и без устали устремляет свой ум в одно направление; но это напряжение — не впрок: мысли снуют в голове; истина то едва промелькнет, то смутно обозначается. Он садится, он пересаживается, наконец, говорит: пойду пройтиться, и тем временем обдумаю яснее и полнее. Не помогает и ходьба. Он запирается в кабинете, там схватит он мысль — она ускользает! Вдруг, наконец, неожиданно, истина проявляется. Огонек забрезжит, разгорается: вот она, исходная точка, вот краеугольный камень, искомый нами! Но, если оракул дал ответ, так это оттого, это мы прежде, так сказать, осаждали святилище.

В гении должны находиться два дара: мысль и выражение. Первая есть всегда откровение, есть чудо, с которым не освоит нас ни привычка, ни внезапность, ни беспрерывное изучение: она всегда будет поражать удивлением ее созерцателя и оставит его невразумленным. Вообразите только себе воцарение новой истины в мире! Возникновение такого образа мысли, который в сию минуту; в первый раз, появляется на свет, как птенец вечности, как отголосок всемогущества безначального и бесконечного! Новое откровение, кажется, в одно мгновение вступило в наследство всего бывшего до него, оно же издает законы всему, еще не существующему. Оно приводит в движение каждый помысел человека, и все установленное готово подвергнуться изменениям. Но что бы мысль могла принести пользу, ей потребно орудие, которое дало бы ей возможность войти в сношение с людьми. Самые возвышенные вдохновения умирают со своим избранником, если нет руки, способной передать ее внешним чувствам. Сообщиться — значит сделаться предметом видимым, осязательным. Все люди приближаются в некоторой степени к первоначальной истине, следовательно, в каждом из них есть свойство сообщения; но у одного художника эта возможность доходит и до руки. Мысль гения внезапна, но и для самой богатой и даровитой природы способность выразить ее зависит от упражнения воли, от сдержанности мгновенных порывов, от надзора за ними. Гениальное могущество в том и состоит, чтобы при отважной решимости и выборе, руководимым строгим суждением, овладеть видимым в природе и преобразить его в красноречивую мысль; но вместе с тем вновь созданная изобразительная речь должна быть непринужденна, естественна и почерпнута не из опытности или знания, но из родников лучших.

Конечно, разум обсуждающий находится в условиях более выгодных, нежели разум творческий; однако условия безупречного умственного творчества встречаются уж слишком редко. Разум целостен и требует той же неделимости для своих произведений. Преувеличенное поклонение одной идее или честолюбивое покушение сочетать множество идей разнородных одинаково противоречат единству разума. Его целостность ощущается в произведениях не по разрозненности и не по накоплению; одна бдительность доводит разум до величия и до наилучшей возможности творить, смотря по расположению воли: Такие произведения имеют полноту природы.

Хотя ни один гений не в силах переделать мир по новому образцу, как бы ни распределил он иначе или как бы ни умножил он его частности, однако мир воспроизводится миниатюрно в каждом событии, так что все законы природы можно уследить в самом малейшем факте. Оттого-то признаком развития служит усмотрение тождественности.

Наша жизненная стихия — истина; но если человек вперит внимание на один из частных видов истины и долго и исключительно посвятит себя на рассмотрение одного этого вида, истина становится не истиною;, она развенчивается, она делается похожа на ложь. Как несносны френологи, грамматики, фанатики политические и религиозные; вообще всякий смертный, обуянный одною идеею и потерявший от ее преобладания равновесие рассудка. Это уже начало безумия. Каждая мысль может стать темницею. Тогда перестаешь видеть то, что видят другие: бурный ветер так сильно загнал все в одно направление, что исчезли пределы всякого горизонта.