Злостное использование духовенством своего влияния достигло таких размеров, что церковное начальство вынуждено было насторожиться. Так, церковными правилами стало уже запрещаться священникам, не пришедшим в «целомудренную старость», принимать к себе на исповедь лиц женского пола, «да не помышлением соблажняется, ибо дьявол со женами творит брань людям». Только священнику, пришедшему в старость и имеющему жену, разрешалось принимать на исповедь женщин. «Юной же иерей отнюдь да не посмеет приити ни едину душу, понеже слепец слепца водят-оба в ров впадется». Правила устанавливают также, что женщина при исповеди должна стоять с покрытой головой, «в прусте церковном» (на паперти), причем двери наружные должны быть открыты «соблазна ради». Была установлена специальная епитимия, если церковник поцелует женщину: «Аще чернец поцелует како жену, пост 40 дней, и поклонов 80 на день».
Но даже столь «суровое» наказание не избавляло духовенство от искушений дьявола в образе женщины, и такому искушению подвергалось не только низшее духовенство, но и церковная аристократия. Как видно из грамоты 1634 года, архиепископ Суздальский Иосиф был отправлен в Сийский монастырь на жительство за бесчинство: «Что он живет не по святительскому чину, делает многие непристойные дела»[87]
.Вопросу о церковной нравственности уделяли большое внимание церковные обличители того времени.
Проповедники эти, отдавая дань необходимости, спускаются даже до обсуждения некоторых интимных подробностей в этом вопросе и с серьезностью пытаются установить господствующую точку зрения.
Митрополит Даниил дает совет духовенству, чтобы избавиться от искушений, «бежать сонмищ лукавых, бежать мудрований плотских и собраний прелюбодейных». Тот же Даниил посвящает целое послание вопросу о непроизвольном извержении, «истицании»; приведем одно место из его поучения, посвященное ограждению нравственности духовенства, где он категорически запрещает «осязати кое что от удов, яко се, или за руце кого держати, и мягкостью и гладкостью услажатися, или главу обымати, и ланите приимати и осязати, и не яко желая плотского похотения, но яко от духовные любве маяся сие творити, или от жалости на котором показая ситцевая, или забывся, и по мало малу приходит пострекание, и растет страсть и скоктание, и мокроту многажды во сне и на яве содевает». Как видно из описания, Даниил оказывается большим знатоком в этом деле.
Даниил устанавливает также епитимию — «пост три недели, а поклонов по ста» за такие прегрешения — «еще рукою тыкнувше в лоно жене, или ногою, или сквозе платье блуд сотворивши, или пьяной или сонной».
Даниил договаривается в одном из своих поучений до того, что рекомендует оскопление как единственный способ избавления от искушения; между тем, русская церковь оскопление считает непростительным грехом.
Было бы ошибочно, однако, думать, что половая распущенность духовенства особенно развилась в период перехода к капиталистическому хозяйству, и что ранее, в феодальный период, нравы духовенства были чище. Только при значительной половой несдержанности могли возникнуть такие требования ко вновь посвящаемым во священство, какие предъявляет, например, Владимирский собор 1274 года. В числе прочих испытаний, назначаемых посвящаемым, Владимирский собор считает необходимым тщательную проверку и в отношении его половой жизни: «Испытати их о вещех греховных, егда в блуде содомством были будут;
«Содомская пагуба»
Мужеложество было развито среди духовенства, преимущественно черного, что объясняется особенностями монастырской жизни.
Однако и белое духовенство отдавало достаточную дань этой гнусности. Среди духовенства «содомская пагуба» особенно распространилась в XVI веке, как можно видеть из настойчивых обличений порока именно в этот период. Но и ранее, еще в XIII веке, встречаем мы указания на склонность духовенства к содомской пагубе.
Давая ряд наставлений об испытании лиц, посвящаемых в священники, Владимирский собор 1274 года, прежде всего, считает необходимым испытать о «вещах греховных, егда в блуде содомском были будет». Начиная же с XVI века, редко можно встретить какое-нибудь «слово», где бы ни указывалось, и в довольно резкой форме, на этот порок «содомского блужения» и где бы ни обличалось, «аще к юным отроком любовь», где бы ни было увещания «содомского греха блюстись».
Было бы неправильно, конечно, думать, что это «содомское блужение» было свойственно только духовенству: в светском обществе, особенно в высших классах его, широко была развита педерастия. Но все же именно духовенству принадлежит «честь» культивирования «содомской пагубы» в широких размерах.