эмигрантской среде. Выдержать такое испытание могли далеко не все. Условием политического и
физического выживания немецких политэмигрантов оказывалось не зафиксированное в советской
конституции право на убежище от преследований классового врага, а степень полезности сталинскому
режиму.
Вместе с гражданством СССР выходцы из Германии принимали на себя обязательство соблюдать не только
советские законы, но и неписаные правила поведения, которые спустя полвека назовут «политической
корректностью». В отличие от местного населения, прошедшего школу революционной «перековки», немцы
просто не отдавали себе отчет в том, что их действия (откровенные высказывания или чтение запрещенной
литературы) в глазах окружающих выглядели как «антисоветская агитация».
После начала большого террора наличие советского гражданства стало для выходцев из Германии, равно как
и из других стран, роковым обстоятельством. Оно упрощало работу следственных органов, у которых в
условиях штурмовщины не было ни времени, ни сил возиться с иностранцами. Запутанные правовые случаи
(например, прибытие в СССР по подложному паспорту, лишение германского подданства) трактовались в
удобном для сотрудников НКВД смысле; иногда обвиняемых вопреки очевидным фактам (наличие вида на
жительство для иностранца) записывали в число советских граждан. Это обеспечивало упрощение
процедуры следствия и в конечном счете максимально тяжелый приговор.
Кампания 1934-1936 гг. по переводу иностранцев в советское гражданство не должна восприниматься как
увертюра к дьявольскому плану их физического уничтожения в последующие годы. Она отражала процесс
поиска высшей властью оптимальных механизмов социально-политической и правовой унификации
советского общества, в рамках этого процесса проводилась и паспортизация населения, и подготовка новой
конституции. Однако в условиях режима личной власти у вождя не было никаких внешних ограничителей.
Стоило ему принять решение о переходе к стратегии «выкорчевывания сорняков», вся государственная
система тут же впряглась в повозку массовых репрессий.
222
Материалы следствия, которое велось Московским управлением НКВД в отношении выходцев из Германии,
являются лишь малой каплей в море большого террора 1937-1938 гг. Подчеркнем еще раз — речь шла не об
этнических чистках, а о физической нейтрализации тех, кто в силу своего германского прошлого
олицетворял собой «чужого», не способного вписаться в формируемое властью советское единообразие. Это
не позволяет отождествлять сталинские репрессии с нацистским геноцидом, и в то же время порождает
внутренний раскол в современных оценках большого террора384. До сих пор в публицистике и обыденных
разговорах приходится сталкиваться с мнением, что превентивное устранение «пятой колонны» избавило
советский народ от еще больших жертв на начальном этапе войны.
Связь большого террора с предчувствием новой мировой войны нельзя отрицать, однако нельзя и
преувеличивать, превращая в решающий мотив сталинских директив и ежовских приказов. Расхожая
поговорка о том, что «война все спишет», сформулирована в будущем времени, однако употребляется в
отношении уже произошедших событий. Рациональное обоснование национальных операций НКВД 1937-
1938 гг. ставится под вопрос еще одним обстоятельством — их совмещением во времени с не менее
массовой «кулацкой операцией». Вопрос о том, на чем основывалось такое решение, все еще недостаточно
прояснен современной историографией. Совмещение двух операций (или «линий», как говорили в НКВД)
дезорганизовало деятельность органов госбезопасности, породив хаос и тот самый «огонь по площадям»,
который превращал фальсификацию обвинений в поощряемую сверху систему.
Представленная в книге на основе анализа нескольких сотен следственных дел иерархия несовершенных
преступлений от шпионажа до терроризма не имела под собой никакой фактической основы. Уже в июле
1937 г. Ежов инструктировал начальников областных управлений НКВД: «В связи с разгромом врагов будет
уничтожена и некоторая часть невинных людей, но это неизбежно»385. Реальность выглядела совершенно
иначе. До сих пор обществу не предъявлено сколько-нибудь веских аргументов в пользу того, что среди
миллио
3"4 Представляется интересным мнение немецкого исследователя о границах сравнения сталинского террора и холокоста:
«Преступления, жертвы которых находятся вне национального, этнического или религиозного коллектива, то есть
совершенные в отношении других или чужих, сохраняются в коллективной памяти иначе, чем преступления против жертв из
собственного сообщества. Восприятие преступлений нацизма находится в контексте понятия "нация", а преступлений