Ну ты чего такая хилая? Глотай свой гараж!

Понеслась моча по трубам, только не обосрись, да подливой то самое, проиграй, дитя дохлой тетрадки:

– Если откажусь с тобой идти, интервью мне сорвешь? Учти, я замужем.

– А у меня парень.

– В твиттере ты писал, что не куришь, пиздел?

– Начал, как парня курящего нашел, сволочь мне их подсовывает. Не виновата я, блядское заикание.

– Учти, склеек не будет – яд из ее рта стекает ручейками-каплями, но спохватившись, что она не хабалка какая. «Ты справишься» – бросает, как собаке кость.

Настороженная, поднявшая голову змея, самая опасная. Хаффман встаёт с дивана, чтобы идти и пояснять шапочно знакомому мужику, Слава видит высокую, худую как щепку девушку, храбрившуюся, хорохорящуюся, как воробей, складывая тонкие руки. И какая из нее змея?

Как девочка-разлагающаяся моль в ее глазах.

– Ну, веди меня, студия-то твоя…

– Я парю на диване и мне, как журналистке, интересно, куда ты меня поведешь. Так я говорю себе, успокаивая, ведь дискуссию с таким как Продольчеко, с восемью сезонами сериала для дрочеров, для слешеров и другой нечести, – говорит в Славе диванный психолог, влюбленный по уши в политика. По тому, как напряжена Хаффман, или она просто сосредоточена на предстоящем неумелом вопросе, всегда готовая лучше оппонента, зная ошибки шибко умных, воспринимает всерьез даже Продольченко.

Слава ведет ее в подъезд, ждет пока девушка роется, в кремового цвета рюкзачке, ища вейп, галантно пропуская свою первую цель, как инспектора Грега.

Хаффман бесстрашно спускается к окну – ее информатор не из ада, или она кичится тем, что его взяла за яйца и может спокойно смотреть в окно. Значит лазит в торе/ей сливает друг – третий человек, а он уже с икпориом и без стеклышек. Но его замок из песка смывает приливом, так как все его теории пальцем в небо, а он не Шерлок Холмс, вокруг которого Доль заботливо окутывает мир и сюжеты. Так что, если идешь поссать в речку, из нее субъект черпал водицу для чая.

А ты бы хотел оставаться с челом, на которого у тебя компромат, но игру по нотам исчеркала лучшая подружка?

Без балончика, прошу заметить, с голыми руками и вейпом.

Слава тут забивал стрелку и идет вслед за чьей-то малой.

Спустя коротенький диалог, у Продольченко горит пердак. Ничего путного он не узнал, помимо того, что Хаффман в кашемировом свитере, а в глазах по-прежнему пляшет чертовка, с застывшей зубастой, в говорящем неразборчиво, сквозь рубцы, пастью. Сколько там прошло с «пребежишь ты ко мне, Славочка, сверкая проженными штанишками?» сейчас Хаффман лениво выдыхает мятный пар и чувствует себя победительницей, как девочка-моль. Он не протянет свою руку в сгнившую ладошку, скрывающей сучью ухмылку.

Света говорит, что им пора вернуться к Жене и делает шаг, вниз по ступенькам, когда Слава резко меняет мировоззрение и вот уже верит, что его душа все равно отправится в ад, и он станет как девочка-моль. Судорожно, скороговоркой, внутренне кричит, так, что пульсирует в висках: "согласен-согласен-согласен, помоги-помоги-помоги, вызываю бледную моль, вызываю". У него трясутся руки и намокают глаза, вращаются белки и ни за что не могут зацепиться. Девочка в окне шуточно кланяется своему Славочке, не говоря ничего торжественного или пугающего сломленному человеку.

– А Витек Александрович Дернов хорошенько тебя снабдил, – Хаффман останавливается, поворачивается так, что вспыхивают на московском солнце обесцвеченные прядки.

– Откуда ты…

– Мне тоже пришла рассылка, как и твоему парню. Тебе не кажется, Свет, что нам лучше держаться вместе?

– К Каррелову я не…

– Я про блогерскую тусу, Свет, из нее так просто и не выйти. И если одного блогерщика, с компроматом на правительство, узнают и закруют, другие встанут на одиночные пикеты и шантажировать власть побегут.

В её глазах девочка-моль кружится в танце, пока розовая вата вокруг Хаффман разлагается. Ее тонкие запястья, сложенные на груди, ломаются, зубы терзает плоть, и, как не пытается дышать, как обычно вдыхать раскаленный пар не получается. На какое-то мнгновение она, сломанная двадцатилетняя девочка, пешка в игре сильных мира сего, легко отбрасываемая с доски, с мягкой грудиной, копошащимся змеей парнем, строящей из себя неебаца игрока. И Слава, такой же ребенок с щетиной, влюбленный без памяти в опального политика, ради него строящий из себя что-то. Но без программы для монтажа, в видео выходит только дергаться марионеткой, в костлявых руках. И хор детских аплодисментов плавится адским огнем.

– Про твоего Каррелова легко было копать.

– Не мне это говорить, но пустой пиздеж. – да потому что Каррелов играет сейчас с большими дядьками и слежка государства, тысячью острых как нож нитями, скатываются с маслянистой кожи. – не лучшее начало.

К девушке подбирается ухмылка, ледяная, приклеенная. – а не слишком ли много на себя берешь? Руку твою я жать не буду, итак в одной лодке – Хаффман говорит тонким, нечеловеческим голосом. Слава подбирается весь, не вздрагивает, тяжело вздыхает и поднимается по ступенькам, к верно ждущему Жене. Он поднимается следом.

– Что вы так долго?

– Ебались в подъезде

– Я кончил в рот.