Ну ты же мужчина!, или МеЖполовые парадоксы

Как правило, женщины психуют, если сказанное ими мужчины пропускают мимо ушей. Обижаются, скандалят, обвиняют в равнодушии. Я не хочу быть таким мужчиной, я привык не только слышать, но и слушать людей. Я слишком сильно не люблю, когда произнесенное мной игнорируется, чтобы самому так поступать. Поэтому я предложил вам два вполне конкретных и логичных варианта ответных действий на вопрос «Что, вот так вот сразу»? Могу предложить три или тридцать три. Я готов пойти навстречу и придать процессу столь необходимую для женщины протяженность во времени. В конце концов, «движение — все, конечная цель — ничто». Но… надо ли быть Дельфийским оракулом, чтобы предсказать реакцию на подобный ход? Нет, друзья мои, не обязательно.

«Что, вот так вот сразу?» Давайте приглядимся. Заурядное наречие с временным значением и существительным в своем составе; пишется слитно. Но от пытливого глаза не скрыть, что «сразу» = «с разу». Вмешались исторические тенденции словообразования. Когда-то там был пробел. Поэтому предлагаю распечатать небольшие листовки с надписью «С раза» и тут же вручать такую листовку девушке, чтобы та подставила требуемое порядковое числительное. Например, таким изящным способом можно выяснить, что она скажет вам свое имя «С седьмого раза». Я же говорил, что могу наизобретать вариантов в любом количестве.

Да, чуть не забыл про самое главное! Господа, изыскивать пути решения этой проблемы самостоятельно или пользуясь нашими советами уместно только в одном случае.

Только в одном.

Если вам делать не фига.

«ВАМ, ДЕВУШКА, МАТ!»

Кирилл

Поздний час, вагон метро. Рядом со мной стоят несколько женщин разного возраста: примерно от семнадцати (девчушка в ярком шарфе) до сорока семи (вполне импозантная дама в шубе и меховой шапке). Чуть поодаль на весь вагон хлещет мощнейший гейзер словесной грязи. Там три парня; лет по девятнадцать каждому. Матюги стоят вулканические, беседа в самом разгаре. Обсуждают, как они позавчера «…лись с хачиками». Поезд подъезжает к конечной станции, троица снимается с мест и подходит к тому же выходу, где стою я. Женщины отжимаются к самым дверям. Разудалый мат глушит даже скрип тормозных колодок вагона; в компании явно лидирует парнишка, одетый под нечто панковско-металлическое, с острыми заклепками на фаланге перчатки правой руки.

— Мужики, — обращаюсь я к ним громко. — Зачем же так материться при женщинах?

Лидер поворачивается ко мне. Окружающие люди отрешенно каменеют лицами — самая типичная и подлая российская реакция. Ситуация, в общем-то, заурядная: никто не хочет быть случайно помятым в драке, к которой все идет. Но мы встречаемся взглядами с этим разнузданным матерщинником, и я понимаю, что ситуация как раз нестандартная. У него поразительно осмысленный и полный особого достоинства взгляд.

— Извини, — открыто отвечает он. — Сам понимаю, но уж больно привык. А потом, здесь всем до лампочки. Я буду пинать тебя или ты будешь пинать меня — никто даже не подойдет. Это же Россия.

Он протягивает мне руку:

— Диман.

— Кирилл.

Остальные ребята тоже жмут мне руки. Никакой издевки, никакой фамильярности.

— Кирюх, — продолжает Дима. — Я уважаю людей, которые могут сделать мне замечание. Но таких единицы. Остальные плевать хотели.

Господи, как же он прав… Я касаюсь плеча тетеньки в шубе.

— Женщина, я ведь сейчас ради вас это сделал. Если и будут бить, то только меня. Вам же неприятно слушать, как при вас сквернословят! Так почему вы. стоите спиной?

Я плохо учил историю: как в школе, так и в университете. Сачковал. Но такие мгновения компенсируют любые пробелы. Я вижу, как зрачки ее затравленно забегали, как рот задрожал в улыбке — жалкой, тряской, извиняющейся, — как она еще больше повернулась к нам спиной… Я вижу всю нашу скотскую беспросветную историю. Вся моя страна передо мной, как на ладони. И мне дико, что ничего не меняется. Остальные женщины, каменеющие вокруг, тоже безмолвствуют. Их сознание колет только одна иголочка — скорей бы двери открылись. Бежать, бежать, бежать!!!

Мы выходим.

— Это же Россия, чувак! — смеется Диман. — Пора было уже привыкнуть. А сам-то я культурных людей уважаю, — повторяет он с почтением в голосе.

— Дим, ты толковый парень — зачем добровольно мараешься грязью?

— Ну, должен же я быть антиподом. Для чего мне самому быть культурным, когда большинство вокруг языки в одно место позасовывали и позволяют мне делать все, что угодно?

— Не знаю, — качаю я головой. — Для себя, наверное.

Мы прощаемся. Каждый со своим протестом в душе, но у нас, наверное, общий враг. Мы идем в разные стороны, утопая по грудь в одном и том же болоте. И я вдруг понимаю, что он со своими матюгами не так безнадежен, как женщина с парализованным ужасом лицом. Убеди его юную, алчущую огня натуру в красивых человеческих целях жизни — и он пойдет к ним. Погребет против течения. Из принципа. Из протеста. Из упорства. Но эти-то куда идут? И идут ли вообще?

Драка все-таки состоялась. Без единого удара, без единого слова эта жмущаяся в угол женщина повергла меня в полный нокаут.