Ну!

Демократия привела к выборам деканов. Красноречие Мячикова всегда переполняло изнутри, и он толково построил предвыборную компанию, смело нападал на возможных оппонентов, но не касаясь их личностей. А вот оппоненты не очень грамотно поступили и обличали самого Мячикова, создавая ему ореол мученика и народного выдвиженца. Половина истфака встала к Мячикову в оппозицию. Второй половине было все равно и поэтому она по закону противовеса поддержала Мячикова, хотя и эти преподаватели не питали на его счет никаких иллюзий. Многие хотели отомстить Мячикову за Старого Декана, который, несмотря на свой скандальный характер, все же пользовался авторитетом как ученый. Мужество Мячикову заменила наглость. Он был один. Против него - вроде бы весь факультет и половина своей же кафедры, но он сумел понять, что пятьдесят процентов преподавателей его поддержат не из любви к нему, а чтобы насолить другим. Он понял, кто его союзники, и сумел воспользовался ими. А вот оппозиция не отличалась единством рядов. Разгорелась борьба за студенческие голоса. Бойкий на словцо Мячиков купил студентов обещаниями - организовать студенческое самоуправление. Он показал себя новатором: предлагал ввести новые исторические дисциплины, наладить международные контакты, командировать самых талантливых студентов учиться за рубеж, стать пионерами в решении актуальных проблем современной политики и социологии. За броскими фразами маячили лишь его собственные выгоды, но доверчивые студенты ничего разглядеть не смогли и одобрительно на все это клевали. Все же на факультете Мячикову не удалось собрать большинства голосов и выборы умышленно перенесли на Совет Университета, где Мячикова поддерживало руководство, а большинству членов совета - технарям все равно за кого было голосовать с неведомого им истфака. Оппозиция в решительный момент дрогнула и разбежалась. Ее лидеры сняли свои кандидатуры, и Мячикова избрали деканом. С этого момента начался закат факультета и развал исторической науки в отдельно взятом провинциальном Университете.

Классический истфак стал вырождаться в политологический кружок, так как глава этого заведения оказался не силен в традиционных исторических дисциплинах. Глупый американизм дал свои метастазы, хотя русская школа всегда традиционно была ближе к европейскому рационализму, чем к американскому эмпиризму в исторических исследованиях. Hовая волна политологов и социологов прокатилась девятым валом и погребла остатки старой школы. Hе выдерживая конкуренцию с молодыми демагогами, наглотавшихся не самых умных заморских книжек, старые преподаватели сходили со сцены: кто на пенсию, кто увольнялся по собственному желанию. Авторитетных профессоров выживал сам Мячиков. Они разъезжались по другим институтам. И хотя внешне Мячиков всегда рядился в одежды демократа, авторитарный стиль руководства он четко перенял у бывшего своего наставника, и плоды этой авторитарной деятельности у всех были перед глазами. Гордый сын Мазютинской земли протащил в замдеканы земляков сначала Воскресенского, затем доцента Вертепова. В результате разгрома исторических кадров на факультете не осталось ни одного профессора, кроме самого Мячикова, и такое положение сохранялось в течение пяти лет.

Став деканом, он развил бурную деятельность в саморекламных целях. Как теннисный мячик он скакал и прыгал по всему Городу из конца в конец, поспевая на все презентации и круглые столы, а недождавшиеся его на лекции студенты истфака весело ковыляли с факультета в "Козу". Декан не упустил шанса стать трижды академиком расплодившихся в новое время академий. Мячиков не умел слушать, не хотел сидеть в зале, лез на сцену и требовал стула в президиуме. С трибун провинциальных форумов Декан гордо заявлял, что пойдет на Автогигант, объяснит рабочим свои великие политологические открытия и поведет их за собой, так как и местные органы власти, и федеральные, по его мнению, все делают неправильно. Его речи бурлили критикой и абсурдом. Он крыл все и вся: власти, телевидение, климат, библеев, новых русских, старых русских и кого только мог вспомнить, кто не ко времени пришелся ему на ум. Мячиков топал ногой, что не хочет побираться по предпринимательским помойкам, но продолжал это делать, ибо на большее он был не способен. Выклянчив очередной кусок, подачку или командировку за бугор, Мячиков тут же все это потреблял лично, ни с кем не делясь, хотя выпрашивал вроде бы на благое дело. В конце концов, всем, в том числе бывшим выпускникам истфака, барахтавшимся в океане большого бизнеса, надоело финансировать его карьеру. У Мячикова не осталось друзей, только временные союзники. Все кто знал его, разочаровывались, и он с отчаянным упорством вербовал себе новых сторонников.