Нубук

Кивнув Володьке, я шмыгнул на кухню, открыл принесенную с собой бутылку «Невского» и стал медленно пить, прислушиваясь к разговору в комнате.

— А с вещами-то как? — спросил баском мужичок и, кажется, пощелкал при этом ногтем по стенке шкафа.

— Одно вывезу, кое-что выброшу, — с готовностью ответил Володька, в голосе оправдывающаяся интонация, будто у провинившегося, но готового загладить вину школьника.

— Да не выкидывай, оставь, — снова загудел басок. — Мы тут с женой домик на даче поставили, а мебелишки нет. Так что чего не жалко, оставь, мы сами уж разберемся.

— О'кей…

Значит, все, Володька продает квартиру… Я глотнул пива, подавился, надсадно закашлялся. Блин, еще этого не хватало!.. Голоса смолкли, казалось, что и покупатель и продавец дружно прислушиваются, что там происходит на кухне… Прокашлявшись, я на всякий случай спрятал ополовиненную бутылку под стол. Потом допью.

— Ну ла-адно, — басок покупателя сделался мягким и теплым, — этаж хороший, район удобный. Опять же от метро — два шага… Значит, будем ждать вашего звонка.

— Да, в самые ближайшие дни, — заверил Володька.

— Хорошо бы, а то дочь с зятьком места себе не находят. Понятно же, как им с нами. Это вот раньше у моего бати такой домище в центре Перми стоял — пять семей жило, и встречались только утром за завтраком и вечером, после работы, когда ужинать надо было…

— Да, да…

— А у нас тут трехкомнатная теперь, и впятером — глаза друг дружке до того измозолили! Надо разъехаться, пока по-хорошему.

— М-да-а…

— Договорился, значит? — спросил я Володьку, когда мужичок ушел.

Тот посмотрел на меня почти что со злобой:

— А что делать?

Я пожал плечами.

— Вот-вот, ты только плечиками и можешь жать… Бизнес, Роман, — это дело такое: шаг не туда — и все.

— Я уже слышал подобное. — Мне вспомнился сосед Сергей Андреевич и его рассуждения о жизни; Володька, спасибо, не стал рассуждать, а посыпал конкретными указаниями:

— Ты тут давай потихоньку собирайся. Бутылки вынеси, а то вон повсюду, мужик охренел. Газеты, хлам всякий, коробки на шкафу…

— Это твое, — вставил я.

— Да выбрасывай — нечего… С Маринкой-то у тебя как, окончательно?

— Мы давно разошлись.

— Ну, может, и к лучшему. Ко мне пока переедешь.

Я снова пожал плечами.

Посидели за кухонным столом друг напротив друга; Володька крутил в руках мою пачку «Бонда», даже открыл ее, заглянул внутрь, то ли собираясь взять и закурить, то ли считая сигареты. Потом закрыл, бросил на клеенку. Поднялся.

— Ладно, ехать надо. Завтра день не из легких…

— Давай.

— Ты, значит, утром в офис? — Шеф не то что спросил, а скорее напомнил.

— Уху. — Я кивнул и пошел к двери вслед за ним.

— Много было звонков?

— Достаточно. Целый лист исписал.

Володька обувал туфли при помощи ложечки. Я ожидал, что он потребует у меня список звонивших, но он не потребовал. Вместо этого дал новое указание:

— Всем, даже если вдруг мать или Татьяна будут звонить, говори, что уехал на два дня в… — он на секунду задумался, — в Тверь. Хорошо?

— Ладно, скажу, что в Тверь.

Уже выходя, Володька улыбнулся как-то по-старому, как когда-то в школьные времена, когда удавалось выйти сухим из рискованной проделки. Улыбнулся, сказал:

— Не кисни, Ромка, прорвемся!

— Да уж, — я тоже попытался изобразить улыбку, — надеюсь.

— Надеяться мало. Действовать надо.

Я чуть было привычно не пожал плечами — вовремя удержался, кивнул вместо этого. Дескать, готов действовать.

Такие сложные процедуры, как продажа машины, квартиры, у Володьки прошли необыкновенно легко и быстро, и уже через неделю я жил в его трехкомнатке на берегу Финского залива, а шеф мой катался по городу на метро или ловил частника.

Моя работа по-прежнему заключалась в снимании телефонной трубки и фразе: «Извините, Владимира Дмитриевича сейчас нет». Иногда я уже просто не реагировал на воркование телефона, а продолжал как ни в чем не бывало палить по фашистам или бандитам. Действительно, сколько можно быть дрессированным попкой?..

Ночевать на Приморскую я шел нехотя, через силу. Очень там было неуютно, и в первую очередь, конечно, из-за Володькиной Юли… И в обычном состоянии она была капризная, резкая, до тупости упертая в каждой своей реплике, а тут еще — неприятности… Вообще как сиамская кошка стала шерсть то и дело дыбом поднимается, при любой возможности в глотку когтями вцепиться готова.

По утрам, когда мы с Володькой завтракали, она входила на кухню в розовой ворсистой пижаме, с кислющей, припухшей рожей, всклокоченными волосами и тут же традиционно лезла в холодильник. Покопавшись там пару минут, досадливо хлопала дверцей, точно мы (а скорей всего — один я) съели что-то, что предназначалось ей. Иногда Володька спрашивал: «Юль, чего ты ищешь?» И она скрипучим, застоявшимся голосом задавала ответный вопрос: «А сока виноградного нет?» Володька лишь усмехался. «Купи вечером», приказывала тогда любимая. «Если не забуду, — начинал раздражаться тот, куплю». Голос Юли становился чище и властнее: «Не забудь, пожалуйста!».