Дмитрий вздохнул, остывая, поднял девочку и взвалил на плечо. Прихватил труп Мансура за ворот кольчуги и примерился.
– Помочь? – участливо осведомился солдат, все еще маячивший рядом.
– Нет, – отрезал Дмитрий.
Он забросил мертвеца на другое плечо и пошел из крепости, неся единственную свою добычу – мертвого десятника и купленную девчонку.
Мансура он похоронил неподалеку от лагеря, выкопав яму тем же ножом, которым убил солдата. Снял с десятника пробитую кольчугу, наручи и оружие, а затем спихнул тело в неглубокую яму. Сложил мертвые руки ун-баши на груди и произнес надгробное слово:
– Прощай, отморозок…
Завалив покойника землей, Дмитрий принес с десяток крупных камней и навалил на могилу невысокой пирамидой. В лагере он скажет, где лежит мертвое тело Мансура, чтобы сородичи ун-баши могли похоронить его по своему обычаю.
Девчонка пришла в себя и теперь ужом елозила по земле, пытаясь скинуть веревки – Дмитрий связал ее, справедливо полагая, что первым делом пленница, очнувшись, попытается удрать. И тем самым огребет полный комплект приключений на свою округлую девичью задницу.
Он повернулся к ней. Та разом замерла, притворяясь, будто все еще без сознания. Дмитрий смотрел на нее и решал: может, и вправду отвести подальше от лагеря, а там развязать и дать хорошего шлепка, чтоб бежала быстрее. Только куда? Позади за войском не осталось ничего живого – словно гигантская саранча прошла. Что с ней будет? Уйти вместе с ней? Дезертировать… Случаи дезертирства уже бывали. Он представил себе, как они вместе с девчонкой уходят подальше в горы.
Нет. Это все глупость. Она удерет при первой же возможности. Господи, зачем он только вмешался? Ну, стиснул бы зубы, отвернулся, взял покойника и ушел. Не она первая, не она последняя…
Дмитрий заметил, что девчонка косится на него сквозь длинные ресницы. И это его разозлило. Наклонился, схватил за плечи и рывком поднял – она вскрикнула и забилась в руках. Разозлившись, он тряхнул ее за плечи и заорал:
– Перестань лягаться! Ничего ты не понимаешь, дура средневековая! Вы же здесь еще не люди, а болванки: режете друг друга, как баранов, себя даете резать, как бараны… Я другой, понимаешь ты! Из другого времени! Мне-то куда здесь деваться? Мне…
Он осекся. Что толку орать – да еще по-русски? Да и по-здешнему орал бы – все равно не поймет. Темнота средневековая… Думает небось, что земля плоская. Если в ее чернявой головке вообще появляются подобные мысли.
Девчонка замерла ни жива ни мертва, только губу нижнюю прикусила и глядела с опаской. Дмитрий вдруг почувствовал, что щеки его мокры. Он задрал подол разорванного платья и с яростью утер лицо. Девчонка дернулась, стараясь хоть как-то прикрыться.
– Боишься, что я тебя сначала оттрахаю, а после убью? – спросил он снова по-русски. – Дура ты, дура…
Вспышка неожиданно успокоила его. Что-то перевернулось внутри – неощутимое, но очень важное. Он собрал и навесил на себя вооружение десятника, затем закутал, как мог, девчонку в обрывки платья и поднял ее на руки, будто ребенка. И зашагал в сторону лагеря.
Она больше не пыталась вырваться, притихла и замерла, как испуганная пичуга. А он шел и разговаривал с ней, и плевать ему было, что она ни слова не понимает.