— Таким образом, — закончила я доклад, — мы имеем все основания полагать, что интересующие нас события так или иначе завязаны на проводнике со столь яркой биографией. Связь Урбонас — Лиза Каменева я сразу отметаю. Она в то время была еще совсем младенцем. Тетерников провел на Лубянке всего три дня и потому, как мне кажется, вряд ли успел поиметь «зуб» на органы. Хотя тот факт, что среди остальных членов экспедиции Тетерникова не было репрессированных, пока абсолютно ни о чем не говорит. Скорее даже наоборот. Но все возможные связи Урбонас — Тетерников я бы со счетов не сбрасывала. Наш профессор — пока единственный выживший из всех сотрудников института, оказавшихся в застенках НКВД в приснопамятных тридцатых. А посему, — обратила я свой взгляд к генералу, — считаю целесообразным искать тех, кто еще из всей этой компании уцелел после ареста. А для этого до нашей командировки на Алтай считаю необходимым самым внимательным образом ознакомиться со всеми делами, которые вел Урбонас в свою бытность следователем на Лубянке. И, по возможности, опросить всех уцелевших фигурантов. Если таковые остались еще в живых. Уверена — мотив, если он, конечно, есть, мы найдем в этих документах.
— Ну что же, если возражений нет, — обвел нас внимательным взглядом генерал, — я дам команду предоставить вам, Ростова, все интересующие материалы.
— И, пожалуйста, сделайте официальный запрос в Исторический музей по поводу этого злополучного скифского щита. Возможно, они успели сделать какие-либо описания или даже фотографии раритета. Ну, и если уж совсем повезет, то неплохо было бы встретиться с сотрудниками музея, видевшими, а еще лучше, державшими в руках этот экспонат, — добавила я.
— Попробуем, — вздохнул Тарасов, — материалы по всем делам Урбонаса, скорее всего, хранятся в нашем Центральном архиве. Суходольский, завтра займись этим. Я же, со своей стороны, на всякий случай отправлю запрос в Главный информационно-аналитический центр МВД РФ на Новочеремушкинскую, где централизованно хранятся сведения об арестах, осуждениях, отбывании наказаний и, главное, месте хранения архивных уголовных дел. А вот в Исторический музей вам, Ростова, лучше съездить самостоятельно. Чтобы полностью исключить формальный подход руководства музея. Ну, вы понимаете, о чем я говорю. Так что завтра Суходольский — в архив, а Ростова — в музей. Если возражений нет, то все свободны.
Москва, Государственный исторический музей, июль
— Ну, предмет, который вас интересует, назвать боевым щитом, конечно, нельзя. — Несмотря на все усилия, встретиться и поговорить с кем-нибудь из старейших работников музея мне так и не удалось. Как назло, все они были в отпуске или давно на пенсии. Так что я решила — раз уж все равно приехала, терпеливо выслушать мнение по этому вопросу молодого специалиста. — Это был предмет не прикладного, так сказать, назначения, а скорее ритуального. — Совсем юная девчушка Света, лет двадцати с небольшим от роду, энергично подхватила меня под руку и решительно поволокла к выходу на Красную площадь. — Курить хочу, просто сил нет, — пояснила она. — Если вы, конечно, не против. А то в помещении музея это запрещено. Приходится курить там, — махнула она рукой в сторону ГУМа.
Я не возражала, ибо, во-первых, сама была не прочь подымить, а во-вторых, прекрасно знала, что в курилке контакт практически с любым человеком устанавливается куда быстрее, чем на рабочем месте.
— Так вот, — начала девушка, торопливо прикуривая длинную тонкую сигарету, — насколько я могу судить, а сама я фрагментов щита, естественно, не видела, это был набор, причем неполный, обыкновенных бронзовых табличек, покрытых клинописью. Ну это такая скифская письменность, — пояснила она. — Профессор Каменев во время своей экспедиции на Алтай еще в 37-м году обнаружил эти таблички в древнем скифском захоронении. По утверждению профессора, этими самыми бронзовыми элементами был покрыт деревянный щит похороненного в могильнике неизвестного скифского воина. Но поскольку щит от времени уже рассыпался в прах, а само захоронение к моменту обнаружения оказалось уже частично разграблено, фрагменты щита с клинописью были разбросаны на довольно большом расстоянии друг от друга. А потому Каменеву удалось собрать лишь неполный комплект. При сопоставлении найденных фрагментов, правда, уже в Москве, выяснилось, что не хватает трех штук. Поскольку находка имела большое историческое значение, руководством института сразу было принято решение на следующий сезон провести более тщательное исследование могильника. Но, как известно, профессор Каменев покончил с собой, а потом началась война, и вторая экспедиция на Алтай состоялась только в ноябре 1959 года и закончилась, как я слышала, ужасной трагедией.
— А скажите, почему экспедиция профессора Тетерникова отправилась в путь в ноябре? Вы не находите, что это не совсем, а точнее — совсем не подходящее время для проведения раскопок на Алтае?