Нулевой километр

– Спасибо, – Айгуль крепко целует пушистую морду и передает своего единственного друга Бирюкова. Хочет разреветься, но держится, прекрасно понимая, что иначе кота не спасти… Итак непонятно, как он здесь продержался так долго.

– Вон пошли! – слышу звенящий злостью голос Георгия и, обернувшись, с удовлетворением отмечаю, что разбитый нос ему к лицу.

– Без проблем. Не провожайте, – на Лиду даже не смотрю. Только Ленке шепчу одними губами, чтобы не забыла о моих наставлениях, и с прямой спиной подхожу к входной двери. Открываю своими ключами и в этот раз не дожидаюсь требования их вернуть. Сама бросаю на тумбу, и еще долго слышу их звон в своей голове.

Вот и все. Я получила свободу. Отчего же так горько?

Глава 41

Мы опять едем молча, и эта тишина значительно отличается от той, что сопровождала нас по пути из Столицы. Даже музыку не включаем, и если кто и скрашивает нашу поездку хоть какими-то звуками, так это кот, что мечется по сидению, царапая кожаную обивку. Я смирился, и спасать чужое имущество не спешу: если уж Щербаковой плевать, то мне и подавно. Впрочем, может, все дело в том, что мыслями она где-то далеко и просто не замечает рваных борозд от когтей на сидушке?

– Вот ведь засранец! – нет. Хватает с приборной панели пачку моих сигарет и бросает в животное, наверняка специально промахиваясь. – И что теперь с ним делать?

– Растить, – будто у нас есть выбор. Ведь высадить его на обочину Юля ни за что не согласится.

– Где? – сдувает с лица надоедливый локон и теперь смотрит прямо на меня, вкладывая в этот вопрос совсем иной смысл. Ее интересует не место, а то, будем ли мы делать это вместе: по очереди менять кошачий лоток и наполнять миску сухим кормом, чесать его сбившуюся в колтуны шерсть и сокрушаться отборным матом, когда он нагадит в мои ботинки. Где-то в перерывах между совместными завтраками и просмотром американских комедий, разговорами о планах на будущее, которых определенно перестанем бояться. Сами ведь все усложняем: болезнь моей матери не интересует, с кем я делю постель и где беру деньгу на ежедневную схватку с недугом. А Щербаковой, кажется, уже плевать, сделаны ли простыни в ее спальне из чистейшего шелка. Так к чему лишние драмы? Это как прозрение, иначе не назовешь.

– Давай прямо сейчас выясним. До города всего минут десять осталось.

– Давай, – киваю и, свернув с дороги, глушу двигатель. С минуту любуюсь своей попутчицей и ее безуспешными попытками привести растрепавшиеся волосы в порядок, и, не выдержав, сам отправляю прядку за ухо. Она краснеет, мимолетно припадая щекой к моей ладони, а я улыбаюсь ее неспособности читать между строк. Разве еще не поняла, что я свой выбор сделал? Вчера, когда целовал ее кожу и с каждым прикосновением губ к нежнейшему бархату лишь все больше убеждался, что насытить не смогу. Мало мне пяти дней, мало кратких встреч за спиной ее любовника, мало целой жизни, так о чем мы тогда говорим?

– У меня.

– Что у тебя? – когда мое молчание затягивается и до девушки, наконец, доходит, что продолжения не последует, Щербакова в удивлении округляет глаза. Лишь на мгновение, ведь смысл моих слов доходит до нее куда быстрее, чем я успеваю пояснить:

– Растить будем у меня. Если ты, конечно, захочешь, – впрочем, теперь ее отказ меня вряд ли остановит.

– А как же…

– Плевать. Найду другую работу, – если понадобится сразу две, чтобы хватало на лекарства для матери и на яблочные леденцы для Юли. – Дворец не обещаю, но если завтра ты проснешься и поймешь, что готова от всего отказаться, я сам поговорю с Тихомировым.

Опыт уже есть. Разве что в этот раз все куда серьезней и никаких сожалений не последует. Стыд – возможно, ведь насколько я помню, я дал ему честное слово обходить стороной дорогих ему женщин, а вот шага назад пусть не ждет. Повяз я, по самое горло.

– Правда? – прикладывает ладошку к своей груди, словно пытается удержать на месте свое взбунтовавшееся сердце, и торопливо добавляет:

– Ты действительно готов?

– А ты?

Чего я жду? Сомнений. Даже не удивлюсь, если она отвернется к окну и примется грызть ноготь, выкрашенный белым лаком. Не стану подгонять, давая ей столько времени на раздумья, сколько необходимо, чтобы добровольно отказаться от обеспеченной жизни, за которой она так долго гналась. Не обижусь, если она, вообще, не найдется с ответом, пусть и проваляюсь всю ночь без сна, решая, как теперь ее убедить.

– Да, – и приму поцелуй, что она обрушит на мои губы, безжалостно сминая в руках ворот моей любимой футболки.

***

Говорят, если вселенная что-то у тебя отбирает, обязательно жди подарка взамен. И как бы я ни мечтала, как не просила судьбу оставить хоть крохотный шанс на наше совместное будущее, решение Бирюкова меня оглушает. Приводит в движение каждый винтик в утомленной за этот длинный день голове, и заставляет лихорадочно хватать воздух раскрасневшимися губами.

– Завтра, – шепчу где-то на его щеке.

– Утром, – добавляю, опаляя дыханием горячую кожу на шее.