Нулевой пациент. Случаи больных, благодаря которым гениальные врачи стали известными

Конечно, вскрытие не делалось в абсолютно всех случаях; отбирались наиболее наглядные в надежде обнаружить явные повреждения. Врачи, принимавшие участие в исследованиях, заранее выбирали пациентов, которых затем вели вплоть до их смерти. Благородный способ превратить терапевтическое бессилие в прогресс знания. Такое решение принял главный врач больницы, когда ему сообщили о поступлении госпожи Детер. Он начал ее историю болезни 26 ноября и прежде всего пообщался с ней лично.

– Как вас зовут?

– Августа.

– А ваша фамилия?

– Августа.

– Какое имя у вашего мужа?

– По-моему, Огюст. Ах, мой муж.

– Это ваш муж?

– О, нет-нет-нет.

– Вы замужем за Огюстом, мадам?

– Да-да, Огюстом.

– Сколько вам лет?

– Пятьдесят один.

– Где вы живете?

– О, вы там были.

– Вы замужем?

– Ох, я совсем запуталась.

– Где вы сейчас находитесь?

– Ох, здесь и везде, здесь и сейчас, вы не должны плохо обо мне думать.

– Где вы находитесь в настоящий момент?

– Мы будем там жить. И близнецы тоже.

– Где ваша кровать?

– А где она должна быть?

Врач пометил: «Она забывает вопросы, которые я ей задал несколькими минутами ранее. Когда она снова пытается ответить, часто повторяет: „Я потерялась“». За столом он рассказал о беседе, и пока она ела свинину, спросил:

– Что вы сейчас едите?

– Шпинат.

– Нет, что вы едите прямо сейчас?

– Сначала картошку, а потом хрен.

Врач попытался диктовать ей цифры. Вместо 5 она написала «женщина», вместо 8 – «Августа», вместо других цифр сказала: «Близнецы». Она часто повторяла: «Я растерялась» или «Я растеряна, так сказать». Он показывал ей предметы, названия которых она не помнила. Она все время говорила о близнецах. Если у нее в руках оказывалась книга, она держала ее так, будто потеряла правую часть поля зрения, хотя паралича у нее не было. Врач уточнил, что ее речь представляла собой череду «соскакиваний в сторону, парафраз и персевераций»[17].

Однажды объявился господин Детер. Он изъявил желание перевести жену в менее дорогостоящее учреждение, поскольку его средства не позволяли оплачивать ее содержание в больнице. Таким образом выяснилось, что мужа звали Карл, а вовсе не Огюст. Неверный супруг – а может, и нет – был свидетелем всех стадий ухудшения ее состояния и теперь, вытерпев бремя ревности, вынужден был взвалить на себя финансовые обязательства. Врач, твердо решивший не упустить возможность вскрыть мозг ради изучения этого из ряда вон выходящего случая, пошел на хитрые переговоры. Он предложил льготный тариф в обмен на письменное согласие на вскрытие мозга его супруги, когда настанет момент… Если это ради науки… В дальнейшем о муже больше никогда не слышали…

Тридцатишестилетний главврач был одновременно психиатром и неврологом, как и все его коллеги по Институту, но в первую очередь он был невропатологом – новая специальность, в рамках которой изучались анатомические повреждения мозга и микроскопические повреждения нейронов. Безусловно, он уже видел немало случаев, похожих на случай госпожи Детер, но все предыдущие пациенты были старше 70 лет. Ни у одного из них не было столь богатой симптоматики, которая одновременно затрагивала бы психиатрию и неврологию. Госпожа Детер была слишком молода для старческого слабоумия и слишком стара для психоза. Ее мозг представлял большую ценность. Окончательно решив вести пациентку до самого конца, врач продолжал фиксировать ее поступки и жесты. «У нее абсолютно нет ощущения времени и места… Она едва помнит факты из своей жизни… Бессвязные ответы не имеют никакого отношения к вопросам… Настроение стремительно меняется: то тревога, то недоверие, то отстраненность, то стенания… Она донимает других пациентов, которые пристают к ней в ответ…» Временами врач был вынужден изолировать ее. Когда ей удавалось вырваться, она кричала: «Я не порежусь!» или «Я не режу себя».

Он сфотографировал Августу и попытался описать: «Она часами сидит на краю кровати с безумным видом… Ее сморщенное смуглое лицо напоминает лицо старого индейца… Складывается впечатление, что у нее обезвоживание, она вся в поту, а лицо осунулось… Ночная рубашка засалена, а густые черные волосы постоянно спутаны… Она страдает паранойей, у нее слуховые галлюцинации и тяжелое психосоциальное истощение… Не ориентируется в пространстве… Перекладывает вещи и прячет их…. Иногда ей кажется, что ее хотят убить, и она начинает вопить…» Он попытался заставить ее написать свое имя и сохранил обрывки бумаги со следами безуспешных потуг, упомянув любопытный случай «нарушения почерка амнезического характера».

Анализируя обилие симптомов, молодой врач перебирал в голове несколько диагнозов, колеблясь между тремя: тяжелая преждевременная форма старческого слабоумия; поздний психоз с предстарческим слабоумием; новая болезнь, которую ему очень хотелось бы описать и изучить.