Читаем Нулевой пациент. Случаи больных, благодаря которым гениальные врачи стали известными полностью

В конце XIX века жизнь бедняка в Ирландии была несладкой. Мэри Маллон знала об этом не понаслышке. В 1884 году ей было 15 лет, и тот год, подобно предыдущему, не сулил никаких перемен к лучшему. Ее густые волосы закрывали большую часть лица, которое могло бы показаться мило пухленьким, если бы на нем не лежала печать решимости. Рост и телосложение указывали на то, что в будущем она, вероятно, очень располнеет, но лишения детства позволили развиться только опорно-двигательному аппарату. Пока слои жира запаздывали, оставалось рисовать в воображении, в каких местах они могли появиться, и не без труда пытаться представить прелестные пышные формы.

В воспоминаниях Мэри не было ничего, кроме тяжелого труда. Будучи маленькой девочкой, она стирала грязное белье, таскала тюки, чистила картошку, опорожняла ночные горшки. Ее крепкое здоровье и непоколебимый моральный дух давали ей преимущества над товарищами по нищете, но это тем не менее не мешало думать о том, что ее жизнь могла бы сложиться гораздо лучше. Вынашивая планы о том, чтобы вырваться из полосы неудач, которые преследовали ее с рождения, она в конце концов убедила себя в необходимости покинуть родной Кукстаун. Нужно не только уехать из Ирландии, но и, что было сложнее, оставить близких. Ну и пусть, в другом месте наверняка будет лучше, а для ирландца того времени этим новым местом была только Америка, или Эльдорадо, если верить слухам, доходившим из-за океана. И вот она решилась отправиться в путь, не оглядываясь назад…

Но когда она добралась до берегов Америки, жизнь легче не стала. На путешествие она истратила все свои сбережения. Работа с почасовой оплатой, долгие ожидания под холодным навесом, ночи в приютах, где лежали вповалку нищие и больные… Холера и брюшной тиф свирепствовали еще сильнее, чем в ее бедной Ирландии. Какое странное Эльдорадо, думала Мэри, которая понятия не имела, что людские скопления в городах благоприятствуют болезням. В маленьком Кукстауне заразы было мало, а Нью-Йорк огромен. Ее нищета по ту сторону Атлантики странным образом походила на ее прежнее положение, однако ни моральный дух Мэри, ни здоровье не пострадали от путешествия.

На самом рубеже веков, как раз в 1900 году, тучи рассеялись: Мэри получила на постоянной основе место поварихи в богатой семье, жившей в Нью-Йорке. В городе было много богатых, и они умели ценить кулинарные таланты молодых ирландок.

Но и тут Мэри не повезло: через две недели ее хозяева заболели брюшным тифом. Она сразу же устроилась в еще более обеспеченную семью на Манхэттене, где получала хорошее жалованье и жила в красивой пристройке для слуг. Менее чем через полгода кастелянша заболела тифом и умерла в больнице, успев заразить всю семью. Деньги не защищают от микробов, подумала Мэри, и незамедлительно нашла новое место у одного адвоката. На него произвели впечатление рекомендательные письма ее бывших хозяев, которые Мэри бережно хранила. Но тиф снова нанес удар. Из восьми членов семьи семеро заболели, а восьмой скончался. Мэри стала думать, что весь Нью-Йорк заражен, и благословила родителей, подаривших ей железное здоровье. В 1906 году она, как ей казалось, нашла идеальное место в большой резиденции Лонг-Айленда. Наиболее состоятельные люди охотно приезжали отдохнуть в этом прекрасном месте: оно славилось тем, что будто уберегало от миазмов и тифа. Но через две недели десять членов семьи были госпитализированы. Мэри уже не знала, благодарить ли небеса за то, что они берегли ее от болезни, или проклинать за то, что болезнь регулярно поражает тех, кто платит ей деньги.

Но за каждой неудачей Мэри следовал профессиональный успех, который превосходил предыдущий, и это позволяло ей бойко подниматься по социальной лестнице. Ее взял на работу богатейший банкир Уоррен. Когда он решил провести лето в Ойстер Бей, самом богатом районе Лонг-Айленда, Мэри под предлогом чистоты здешнего воздуха не стала говорить о тифе и покорно осталась на своем месте прислуги среди чемоданов. И вот к концу лета 1906 года половина семейства Уоррен заболела. В Ойстер Бей такого никогда не бывало. Определенно, доллары не обеспечивали защиту от болезни.

Новые места, куда Мэри устраивалась поварихой, и новые случаи тифа сменяли друг друга в прежнем ритме, и ни у кого не возникало ни малейшего подозрения. Мэри была сильной и честной женщиной, которую не могли затронуть ни болезнь, ни проклятие. В начале зимы 1906 года ее новые хозяева и новые жертвы, более осведомленные, чем их предшественники, попросили эпидемиолога провести расследование. Джордж Сопер – так его звали – без труда добрался до Мэри. Он обнаружил, что от нее напрямую заразились 22 человека, двое из которых скончались, а в результате спровоцированных ею вспышек заболели сотни.

Он вызвал Мэри, чтобы сделать анализы кала и мочи, но она возразила, что с ее калом и мочой все так же хорошо, как и с ней самой. Тогда к ней отправили врача-женщину в надежде добиться большей сговорчивости, но дело обернулось ещё хуже:

– Мы непременно должны вас осмотреть.

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 мифов о 1941 годе
10 мифов о 1941 годе

Трагедия 1941 года стала главным козырем «либеральных» ревизионистов, профессиональных обличителей и осквернителей советского прошлого, которые ради достижения своих целей не брезгуют ничем — ни подтасовками, ни передергиванием фактов, ни прямой ложью: в их «сенсационных» сочинениях события сознательно искажаются, потери завышаются многократно, слухи и сплетни выдаются за истину в последней инстанции, антисоветские мифы плодятся, как навозные мухи в выгребной яме…Эта книга — лучшее противоядие от «либеральной» лжи. Ведущий отечественный историк, автор бестселлеров «Берия — лучший менеджер XX века» и «Зачем убили Сталина?», не только опровергает самые злобные и бесстыжие антисоветские мифы, не только выводит на чистую воду кликуш и клеветников, но и предлагает собственную убедительную версию причин и обстоятельств трагедии 1941 года.

Сергей Кремлёв

Публицистика / История / Образование и наука
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное