Я еще никому не говорил об этом, но правду не скроешь. Любой может ознакомиться с фактами, записанными на бесчисленном количестве миль магнитной пленки и запечатленными на тысячах фотографий, которые мы везем с собой на Землю. Другие ученые могут интерпретировать их так же легко, как и я, и не мне заниматься искажением и сокрытием правды, за что в былые дни мой орден заслужил дурную славу.
Настроение экипажа довольно скверное. Интересно, как они воспринимают эту иронию высшего порядка?
Немногие из них хоть как-нибудь верят в Божественное провидение, и все же они не собираются доставить себе удовольствие и нанести мне последний удар в той войне, которую они вели против меня (эта добродушная и в то же время фундаментально серьезная борьба продолжалась всю дорогу от самой Земли). Их потешало, что главным астрофизиком к ним назначили иезуита. Доктор Чэндлер, например, так и не мог примириться с этим (почему медики такие заядлые атеисты?). Иногда мы встречаемся в наблюдательном отсеке, где источники света помещены очень низко, чтобы ничто не затмевало величественного сверканья звезд. Обычно он подходит ко мне в полумраке и молча смотрит в большой овальный иллюминатор, а небеса медленно плывут вокруг нас, потому что мы так и не позаботились скорректировать остаточный спин.
«Ну, отец, – скажет он наконец, – нет этому ни конца, ни краю. Возможно, Нечто и сотворило Вселенную. Но как вы можете верить, что это Нечто особенно интересуется нами и нашим крошечным миром? Вот это никак не укладывается у меня в голове». Потом начинается спор, а звезды и туманности медленно проплывают вокруг нас, плывут бесконечные дуги по ту сторону безупречно прозрачного пластика иллюминатора.
Наверно, экипаж особенно потешала несовместимость моей религиозности с тем постом, который я занимал.
Напрасно я упоминал три моих статьи в «Астрофизическом журнале» и еще пять в «Ежемесячных записках астрономического общества». Я говорил о том, что мой орден издавна славился своими научными работами. Пусть нас осталось очень мало, но еще с восемнадцатого века, по сравнению с нашей малочисленностью, мы внесли значительный вклад в астрономию и геофизику. Неужели мой доклад о туманности Феникс покончит с нашей тысячелетней историей? Боюсь, что он действительно с ней покончит.
Я не знаю, кто дал туманности это название, которое мне кажется очень неудачным. Если оно пророческое, то проверить это будет нельзя еще несколько миллиардов лет.
Вводит в заблуждение даже само слово «туманность»: то,
что мы видели, гораздо меньше громадных туманностей
(вещества нерожденных звезд), разбросанных по всему
Млечному пути. В космических масштабах туманность
Феникс действительно незначительная штука – тонкая газовая оболочка вокруг одной-единственной звезды.
Или того, что осталось от звезды...
Мне кажется, что Лойола4 на рубенсовской гравюре, которая висит над записями спектрометра, смотрит на меня с издевкой. А что бы вы, отец, сделали с теми знаниями, которые я храню, находясь так далеко от маленького мира, который для вас был всей Вселенной?
Вы смотрите вдаль, отец, а я улетел в такую даль, которую вы не могли бы вообразить тысячу лет тому назад, когда основали наш орден. Ни один исследовательский корабль еще не уходил от Земли так далеко: мы находимся на самых границах разведанной Вселенной. Мы отправились в путь, чтобы достичь туманности Феникс, наше путешествие было успешным, и мы возвращаемся домой, обремененные грузом знаний. Жаль, что я не могу снять этот груз со своих плеч, и я напрасно взываю к вам через века и световые годы, лежащие между нами.
На книге, которую вы держите, легко прочесть слова ad maiorem, dei gloriam5, но в эти слова я больше не верю. А
продолжали бы верить вы, если бы могли узнать то, что мы открыли?
Мы, конечно, знали, что такое туманность Феникс.
4 Игнатий Лойола (Ignatius, в миру Иниго Лопес де Лойола, Inigo Lopez de Loyola) (23 октября 1491, замок Лойола, Гипускоа – 31 июля 1556, Рим), католический святой, основатель ордена иезуитов и его генерал с 1541 г.
5 К вящей славе Господней (
Каждый год, только в нашей галактике, взрываются сотни звезд, горя несколько часов или дней в тысячи раз ярче, чем обычно, чтобы потом умереть и исчезнуть из поля зрения.
Такие «новые» звезды – свидетельства обычных катастроф, происходящих во Вселенной. С тех пор как я начал работать в Лунной обсерватории, у меня скопились десятки спектрограмм, запечатлевших это явление.
Но три-четыре раза в тысячу лет случается нечто такое, перед чем совершенно меркнет даже «новая».
Когда звезда становится «сверхновой», она на короткое время может затмить все солнца галактики, взятые вместе.
Китайские астрономы наблюдали это явление в 1054 году после Рождества Христова, не зная, что они видят. Пятью веками позже, в 1572 году, «сверхновая» загорелась в
Кассиопее так ярко, что была видна в полуденном небе. За тысячу лет, что прошли с тех пор, это явление наблюдалось еще трижды.