Нулевые. Степень. Письма

Егор Гайдар написал ученые книжки, со всеми атрибутами солидного исследования: многочисленными ссылками на научную литературу, обширными таблицами и графиками. Но и сами эти атрибуты, и даже полиграфическая культура изданий выдает простую экономическую истину: в современном обществе Левша не может сыграть никакую сколько-нибудь заметную экономическую роль, поэтому в обозримом будущем невозможен передовой компьютер или автомобиль made in Russia – самый блестящий замысел бесплоден вне стабильного саморегулирующегося производства, в котором «прошит» механизм постоянной инновации и самонастройки. Гениальный процессор будет перегреваться, а у автомобиля не будет закрываться дверца. Недостаточно блестящей идеи, необходима система, которая постоянно выявляет и учитывает дефекты, выдвигая новый стандарт качества взамен старого. В исторической науке, к которой решил приобщиться Е.Т. Гайдар, это называется историографическим процессом. Это означает, что ни один исследователь, даже самый гениальный, не может существовать в безвоздушном пространстве: для того чтобы его идеи оказались востребованы, он должен находиться в постоянном диалоге с предшествующей научной традицией и современными дебатами, говорить на языке профессии и предлагать ответы на вопросы, именно сегодня интересующие его коллег. Прямой диалог с вечностью не столько наивен, сколько бесплоден: конечно, историки всегда в конечном итоге говорят о власти и свободе, насилии и солидарности. Но эти вечные темы возникают в результате разговора «по поводу», иногда кажущемуся слишком специальным и даже скучным, будь то алгоритм выкупных платежей крепостных крестьян или дебаты вокруг партийной программы. Разговор же о свободе «вообще» уместен в философском эссе, а в рамках исторического исследования просто компрометирует само обсуждаемое понятие, ибо история всегда уникальна и конкретна: если на армейских грузовиках насильно вывозят население с побережья за несколько часов до удара цунами, это нарушение свободы – или защита (свободного права на жизнь, материнство, детство)? Поэтому первым критерием формальной оценки труда Гайдара должна быть степень интегрированности в современную экономическую историю, умение вести диалог с этой дисциплиной и ее традицией, знание ее.

С этой точки зрения последние книги Гайдара служат лишним доказательством того, что у нас нет экономической истории (как и собственного конкурентоспособного автомобилестроения) – впрочем, как и современного научного книгоиздания. [95] Перед нами очередной феномен à la Russe

, славный своей нестандартностью самородок, асоциальный и атемпоральный. Гайдар считает, что Адам Смит (1723–1790) является современным экспертом по экономике рабства, [96] называет Роджерса Брубейкера «У. Брубейкером» (ГИ 48), а Мирослава Хроха (Гроха – в традиционных русских переводах) «Крохом» (ГИ 42), ссылается на Макса Вебера в качестве авторитета по истории Древнего Египта (ДВ 149) и т. п. Эти формальные придирки являются на самом деле метками дилетантского подхода к предмету. Беда не в том, что Гайдара не примут за своего историки, говорящие на своем сленге и распознающие чужака за версту по одной неверной цитате или неправильной транскрипции иностранной фамилии. Проблема в том, что Гайдар понятия не имеет, как формулируются сегодня проблемы, о которых он берется рассуждать, каков статус идей и гипотез, на которые он ссылается. Хорошо это или плохо, но Адам Смит присутствует в современном историческом научном дискурсе не напрямую, как первоисточник эмпирических материалов или актуальный теоретик, а в «снятом» виде, как основатель некой интеллектуальной традиции, которая за два с лишним столетия вобрала в себя еще много других имен. Современные же исследователи совершенно иначе ставят вопросы и – что еще более важно – иначе идентифицируют научные проблемы.