Читаем Нулевые. Степень. Письма полностью

Объемный труд Егора Гайдара производит впечатление неадекватности именно потому, что он не способен определить актуальные цели и задачи исследования. Совершенно в духе тех партизан из анекдота, что продолжают пускать составы под откос спустя полвека после окончания войны, главным объектом научной атаки Гайдара становится нечто, давно уже не существующее: марксистская теория в формате истмата, сформированного советским обществоведением в раннесталинский период. Он посвящает целую главу из шести параграфов разоблачению марксизма (ДВ 47–80), но и далее периодически не упускает возможности вступить в полемику с враждебной теорией. [97] Бунт против марксизма был естественным и даже неизбежным этапом эмансипации отечественного обществоведения в конце 1980-х годов, но и эта война уже давно закончилась. Закончилась потому, что истмат не является сколько-нибудь влиятельной и актуальной научной парадигмой, заслуживающей критики, но также и потому, что разоблачение марксизма в истории или экономике сравнимо с разоблачением Эмиля Дюркгейма в обзорной работе по социологии или c яростной критикой Гегеля в курсе истории философии. Марксизм – неотъемлемая часть современного обществоведения, как проза была имманентной характеристикой речи господина Журдена, независимо от его желания. К сожалению, в случае научной речи Гайдара марксизм присутствует не только в форме структурного анализа и основных экономических концептов, но и в архетипической истматовской картине исторического процесса и даже его периодизации, поэтому его яростные антимарксистские инвективы есть не что иное, как «борьба борьбы с борьбой».

Зато Гайдар совершенно нечувствителен к проблемным зонам, наиболее актуальным для современного обществоведения, – следствие «эффекта самородка», ориентированного на добывание «абсолютного знания» и игнорирующего текущее состояние коллективного научного процесса. Наиболее фундаментальной проблемой для любого исследователя прошлого является описание «хронотопа» – уникального момента в определенных пространственных рамках. Для человека, предполагающего вывести мораль из событий прошлого и рекомендации для современности, важно использовать сопоставимые единицы временного ряда. Егор Гайдар так и поступает, не задумываясь оперируя такими понятиями, как «Европа», «Западная Европа», «Индия». Автор, которого он, в принципе, упоминает, Иммануил Валлерстайн, задал в одной из своих работ сакраментальный вопрос: «Does India Exist?» («Существует ли Индия?») [98] Гайдар отвечает на него положительно только потому, что не подозревает об остроте этой проблемы. Когда он пишет, что «европейские институты и установления со времен античности обладают чертами, которые отличают их…» (ДВ 112), остается неясным, что он имеет в виду: олигархический режим Спарты? Рабство? Германцы за Рейном не были частью античности, а что являлось «Европой» в VIII веке? А в XVIII (уж точно не Великобритания)? Когда Гайдар пишет, что, «хотя после краха Римской империи Западная Европа не стала единым государством, многие аспекты культуры… сближали западноевропейские народы» (ДВ 91), он в счастливом неведении удревляет концепт «Западная Европа» на полтора тысячелетия, создавая совершенно произвольно очерченный и фантастический исторический регион. И, конечно же, «Индия» (Иран, Китай и пр.) представляется автору единым политическим организмом, в границах современного нам государства – представление, которое в критике Валлерстайна и последующей колоссальной литературе об историческом пространственном воображении фигурирует скорее как риторическое обобщение разных методологических заблуждений.

Точно так же Гайдар верит (вернее, не знает, что существует альтернативная – доминирующая – точка зрения), что существует «ислам» как единый феномен с фиксированным набором свойств. В частности, «ислам в большей степени, чем любая другая мировая религия, совмещает веру и право, санкционирует и детально регламентирует нормы семейных, общественных и экономических отношений» (ДВ 117). Казалось бы, как экономист, знакомый хотя бы с современным общественным устройством, Гайдар должен знать, что роль ислама в Сингапуре и Афганистане очень разная. Впрочем, как и то, что некогда включенная в сферу античного мира Албания – такая же «европейская» страна, как и Швеция, к античному миру никогда не принадлежавшая. Без этого знания используемые им генерализации не имеют никакого самостоятельного объясняющего потенциала. Эти детали, в которых, по одной поговорке, скрывается дьявол, а по другой – Бог, избыточны для здорового позитивистского научного дискурса, присущего Гайдару. Но тогда крайне странно выглядит его увлечение теорией цивилизаций, пронизывающее все исследование:

...

Перейти на страницу:

Похожие книги

Семь светочей архитектуры. Камни Венеции. Лекции об искусстве. Прогулки по Флоренции
Семь светочей архитектуры. Камни Венеции. Лекции об искусстве. Прогулки по Флоренции

Джон Рёскин (1819-1900) – знаменитый английский историк и теоретик искусства, оригинальный и подчас парадоксальный мыслитель, рассуждения которого порой завораживают точностью прозрений. Искусствознание в его интерпретации меньше всего напоминает академический курс, но именно он был первым профессором изящных искусств Оксфордского университета, своими «исполненными пламенной страсти и чудесной музыки» речами заставляя «глухих… услышать и слепых – прозреть», если верить свидетельству его студента Оскара Уайльда. В настоящий сборник вошли основополагающий трактат «Семь светочей архитектуры» (1849), монументальный трактат «Камни Венеции» (1851— 1853, в основу перевода на русский язык легла авторская сокращенная редакция), «Лекции об искусстве» (1870), а также своеобразный путеводитель по цветущей столице Возрождения «Прогулки по Флоренции» (1875). В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Джон Рескин

Культурология